Икра на выбывание Русский осетр пойман и продан, но жители прибрежных деревень на этом не разбогатели
Михаил Чкаников
«Российская газета» - Федеральный выпуск №5519 (143)
05.07.2011, 07:42
На днях пограничники и сотрудники Росрыболовства провели совместную операцию по борьбе с браконьерством в низовьях Волги. Больше пяти километров варварских запрещенных снастей вытащили из воды, освободили для прохода осетров 20 километров главного банка - канала, соединяющего реку и море. Двух браконьеров пограничники поймали на Каспии с добычей.
Мне удалось поговорить с этими неудачниками - в пограничной «тюрьме». И поесть неплохой рыбы буквально из одной тарелки с их более везучими коллегами - на воле. Разговор и с этими незаконопослушными членами общества, и с представителями государства все время вертелся вокруг трех вопросов: кто виноват в фактическом исчезновении волжских осетров, есть ли у жителей прибрежных селений альтернатива браконьерству и как удалось так бездарно и бесследно для волжских берегов прожрать, а больше втоптать в грязь и профукать невероятное богатство - русскую черную икру.
Интересно, что люди по разные стороны «баррикад» (весьма условных, как кажется) дают очень похожие ответы на эти вопросы.
Что черней - икра или нефть
«Ты видел когда-нибудь поля из дохлой рыбы? - спрашивает меня, сидя на шконке, Сергей Хохлов - один из двух заточённых погранцами в узилище браконьеров. - А я видел - в море, на раскатах. Так, может, лучше эту рыбу люди съедят, чем она отравится нефтью и сгниет?»
«Ну, почему обязательно нефтью?», - сомневаюсь я.
«Слушай, я тридцать три года на берегу этого моря живу, - давит авторитетом Сергей. - Как только нефтяную вышку ставят, через два дня даже красноперки не остается в камышах».
Смотреть фотогалерею Михаила Чканикова
Он рассказывает, как в его детстве на бабушкин огород осетры забирались по оросительным каналам - столько их было в Волге. А теперь приходится, чтобы добыть икры, идти под казахстанский берег. Ближе осетров нет. Точнее - почти нет. Он признает, что незаконная добыча рыбы на пользу ей не идет. Но уверен, что искоренить белуг и севрюг браконьерские сети и крючья не могли.
Крупные нефтяные и газовые компании начали активно исследовать северный Каспий в середине двухтысячных. «Конечно, воздействие на рыбу нефте- и газоразведка оказывает, - соглашается с браконьером Хохловым начальник ФГУП “Севкаспрыбвод” Александр Проценко - Есть свидетельства, что были разливы нефти при бурении в последние годы. Некоторые старые азербайджанские скважины плохо законсервированы, из них вырывается сероводород и образует с водой серную кислоту, которая приводит к гибели рыбы». Однако тут же признает, что ни одного официального документального свидетельства экологических катастроф нет. А без бумажки, как известно, обвинять в чем-либо могущественных торговцев ископаемыми углеводородами как минимум несерьезно.
Однако факт: на пяти километрах браконьерских снастей, увешанных острейшими крючьями, оказалось лишь три осетра. То есть рыбы в реке по старым волжским меркам просто нет. Потому что на двадцати километрах главного банка, которые почистили рыбоохранники, прежде за день путины заготавливали от трех до двадцати тонн икры. Если не врут старожилы, конечно.
Промышленный лов осетра на Волге давно запрещен. Добывают его только по заказу Александра Проценко - «в целях воспроизводства». То есть, чтобы отобрать у самок икру, а у самцов молоки. И, перемешав все это хозяйство в тазу, посадить в инкубатор оплодотворенную икру, вырастить мальков и выпустить их в реку.
Так вот в этом году «легальные» рыбаки пока добыли только 25 икряных самок - ничтожно малое количество. При нас не случилось ни одной поимки. «Ветер с реки в море, рыба не идет», - объяснили мне причину неудач рыбаки.
В июне 2009 года я уже был у них на стане, и тогда они объясняли безрыбье «моряной» - ветром, который дует в противоположном направлении - с моря в реку. А осетры при этом не ловились так же, как теперь.
Тогда, два года назад, я, честно сказать, заподозрил рыбаков в том, что они осетров ловят и прячут от «партии и правительства», присваивая икру. Теперь Росрыболовство приставило к каждой бригаде по своему сотруднику - для надзора. Причем командирует их на 15 дней из других регионов страны и затем меняет на других. «Чтобы не было сращивания», - объясняет главный рыбоохранник страны Григорий Терпелюк, совершая при этом кистью руки некие вращательные движения.
А рыбы все равно нет.
Не меньше трех причин исчезновения осетровых с ходу назвала Нина Бычкова, замдиректора КаспНИРХ - главного осетрового института страны, где тоже на бюджетные деньги выращивают мальков осетровых рыб и выпускают на волю. И где Владимир Путин целовал рыбу в пузо перед тем, как отпустить в Волгу. Во-первых, утверждает Нина Бычкова, опасность исходит от плотины Волгоградской ГЭС, которая может в нужное время не дать воды, и тогда икра на естественных нерестилищах просто высыхает. Во-вторых, запущенность рыбоходных каналов по всей дельте. В прежние времена их чистили, а теперь они заросли водной растительностью, осетр не может по ним пройти вверх по реке. И только в-третьих Нина Бычкова назвала браконьерство.
«А нефть?», - попробовал спровоцировать я ее.
«Ну, а как вы думаете? Говорят, большой вред наносят исследования на наличие ее запасов, - спокойно признала Нина Бычкова и добавила, - имейте в виду: в прошлом году провели такой эксперимент - два месяца рыбы в садке жили рядом с нефтяной вышкой, и прекрасно себя чувствовали. Хотя надо признать - разливов нефти за это время не было».
Ну, тут такое дело. Это и Серега Хохлов просидит в «садке» два с половиной года, если ему не повезет в суде. Хочет он этого или нет. Так же и рыба: если б выпустить ее на волю, то она, может, из нефтегазового рая сбежала бы к казахам. Которые, кстати, успешно занимаются мелиорацией реки Урал. И без особых церемоний стреляют, говорят, по моторам браконьерских лодок с вертолета.
И все-таки история с садком - это аргумент в любимом нами споре о том, кто виноват. Хотя и не решающий.
Надо все же обратиться к истокам. Точнее, к их отделению от устья: строительство каскада волжских электростанций в прошлом веке привело, помимо прочего, к тому, что некая условная капля воды из Волговерховья до Астрахани стала доходить не за 50 дней, как это было от века, а за 500. А осетры лишились практически всех нерестилищ. Александр Проценко говорит, что осталось всего одно крупное естественное нерестилище, от остальных осетры отрезаны плотинами. Рыбоводные заводы в низовьях Волги построены для того, чтобы компенсировать этот, с позволения сказать, минус зарегулирования стока.
Работают рыборазводы на бюджетные деньги. А вот теперь следите за биением моей мысли: сейчас икряными должны становится те осетры, которых выращивали на заводах в середине девяностых, когда не очень платили даже ничтожные пенсии, если кто забыл. С икрой должны попадаться и те осетры, которых угораздило появиться на свет сразу после дефолта 1998 года. Или - не угораздило появиться на свет по причине бюджетного дефицита и тотального воровства. «Нерест» на рыборазводных заводах был невелик в те годы, думается мне.
Это только предположение. Но пусть кто-нибудь кинет в меня горстью черной икры, если может поклясться, что искусственное воспроизводство осетровых и пятнадцать лет назад было выше всяких похвал.
К чему сейчас этот разговор? Только к тому, что на одних лишь браконьеров списать изничтожение реликтовой рыбы, ровесницы динозавров, не получится. Тут мы все постарались. Электричество, газ, бензин - все это мы потребляем как должное всем обществом. Хотя, конечно, у каждого экологического преступления есть свои, вполне конкретные «выгодополучатели».
Кому - бараны, а кому - «баранка»
Одна браконьерская снасть - трос-хребтина с поводками, на которых привязаны острые крючья - стоит полторы-две тысячи рублей. Григорий Терпелюк рассказывает, что существует целая индустрия производства крючков на станках с числовым программным управлением. Местные пожимают плечами и показывают, как гнут крючки вручную.
Приличному браконьеру нужно тридцать, а то и пятьдесят таких хребтин. То есть вложения в промысловое вооружение составляет 50-100 тысяч. Новый лодочный мотор мощностью 255 лошадиных сил стоит около 300 тысяч рублей. А с неновым идти в море рискованно. Порядка 150 тысяч рублей стоит катер. Ну, еще навигационные приборы и кое-что по мелочи - капитальные вложения в старт-ап браконьерского промысла составляют в хорошем случае 500-600 тысяч рублей.
Этот подсчет мы сделали вместе с «завязавшим» браконьером, уважаемым в округе человеком, которого все зовут Ганя. У Гани табун в 200 лошадей, несчитано баранов и много наемных работников, которым он платит по здешним меркам много - 12-15 тысяч рублей. Вообще же работа в округе есть, но оплачивается ниже. «Ты сможешь содержать семью на семь-восемь тысяч рублей в месяц? - спросил меня Сергей Хохлов и, не дожидаясь ответа, продолжил, - ну, вот и я не могу».
Однако вернемся к подсчетам, только уже без Гани.
Действующие браконьеры утверждают, что за пятьдесят тысяч рублей в месяц их перестают замечать местные рыбоохранники. Еще примерно 50 тысяч рублей в месяц уходит на бензин. Итого оборотные средства должны составлять 100 тысяч рублей в месяц.
С такими зарплатами, как по берегам Волги, самостоятельно войти в осетровый промысел может только очень прижимистый и удачливый к тому же гражданин. Многие, как говорят, работают на хозяина. И в таком случае их заработки не вызывают особой зависти. Хотя они и выше, чем у Ганиных подчиненных. Если, конечно, браконьер ловит рыбу, а не его - пограничники.
Ну, а если это самостоятельный бизнес, то арифметика в доходной части такова. Килограмм икры оптом в Астраханской области продают сейчас по 25-30 тысяч рублей. Одна дохленькая самка осетра приносит два килограмма икры. «Раньше самый плохой осетр давал восемь килограммов, - утверждает Ганя. - А теперь - самый хороший». Но, как говорится, раньше и девушки были моложе.
Итак, чтобы покрыть оборотные расходы, за месяц нужно загубить пару осетров. Если посмотреть на темпы лова у официальных рыбаков, так эта задача кажется непростой. Но вот парадокс: уже после совместной операции пограничников и сотрудников Росрыболовства только одна группа браконьеров с уцелевших снастей сняла пять севрюг и осетров. Они позвали меня посмотреть на улов. Но больше севрюжек и осетров заинтересовало меня то, что губители осетров - очень молодые люди, некоторым едва за двадцать лет, а некоторые выглядят еще моложе - как студенты-первокурсники.
Кстати, Сергей Хохлов поведал мне, что высшее образование он получил в астраханском университете, учился там экологии и природопользованию. И, получив диплом, обратился на биржу труда, где ему сообщили: специалисты такого профиля и опыта не требуются. Вот он и решил применить свои знания в частном, так сказать, порядке.
Ну, а сколько же нужно осетров, чтобы отбить основные вложения в лодку с мотором и снасти? Получается, всего 20 штук. При известном везении можно справиться и за месяц, не отказывая себе ни в чем. Хотя можно и за полгода. Но, так или иначе, окупаемость вложений в хозяйстве у Гани не такая скорая.
«Сколько нужно, чтобы войти в животноводческий бизнес?», - спрашиваю я его. Ну, миллиона два, окидывает он взглядом свою «точку» - ферму, где загоны для животных тесно соседствуют с довольно комфортабельным саманным общежитием для работников.
Хотя в ганином исполнении и животноводство рентабельно - заработал он в прошлом году четыре миллиона на баранине и еще миллион - на продаже лошадей.
И все-таки важно вот что: стартовый капитал он «поднял» на реке и на море. А уже небедным человеком, проснувшись однажды рано утром, он вспомнил, как чертыхался школьником, когда отец заставлял его чистить баз - скотный двор. И с удивлением понял, что очень хочет завести лошадей.
Тогда он купил их сразу полсотни, и в первый же год вдвое увеличил табун и заработал свой первый сельскохозяйственный миллион.
Кто съел наше будущее?
Но где же следы богатства других волжских браконьеров? Если верить действующим нарушителям правил рыболовства, то почти все местные жители задействованы в незаконной добыче черной икры. Казалось бы, они должны были уже озолотиться за прошедшие после распада СССР годы варварской добычи осетров. Но по берегам нижневолжских проток, ериков и банков стоят убогие, в два окна, домишки, построенные по проекту собачьей конуры, да простят меня их владельцы. Да, эти дома теперь соединяет безобразная «воздушка» - желтая ломаная труба, по которой в нищие жилища идет газ. Она как бы связывает их в единое целое, не давая распасться поселению на части и исчезнуть с лица земли вовсе.
Пятьдесят лет назад в эти домики тоже «воздушкой» (то есть временно, без лишних затрат), перечеркивая проводами голубое небо, кинули электричество. В остальном в избах, хатах и саклях у нас все устроено так, как было и двести лет назад, и четыреста, и шестьсот.
Некоторые давно перебравшиеся в Москву и добившиеся успеха граждане любят, нарядившись в посконные рубахи и лапти и принявши рюмочку анисовой с соленым огурчиком, порассуждать о святой Руси, о долготерпении народа-богоносца и о многих других подобных вещах. Их, однако, не заманишь никакими калачами на выгребную яму, хождение в которую объединяло наш народ задолго до появления желтой газовой трубы. Они зажимают носы при одном упоминании об отсутствии у нас в Большой стране признаков канализации, поскольку такая реальность оскорбляет их великолепную песенно-огуречно-избяную ностальгию.
Между тем граница между этими выгребными ямами и средой обитания осетров призрачная. Некоторые берега нещадно подмывает течением, и люди - каждый на свой манер - строят заградительные сооружения из старых кроватей, битого кирпича, гнилых и кривых досок, ржавых труб и бог весть из чего еще. Они с берега не могут в полной мере эстетически оценить плоды своих усилий, а вот с воды понимаешь: именно так выглядит хроническая бедность.
Спрашивается: куда ушли браконьерские деньги? Как удалось уничтожить осетров и не получить с этого никакого видимого богатства? Ведь при таких, как сейчас, ценах на икру, только безумец будет воспринимать ее как еду, а не как ресурс развития - региона, инфраструктуры, бизнеса. Конечно, общество у нас в младенческом состоянии, поэтому все норовит попробовать на зуб, оценить на пригодность в пищу. Но не до такой же степени. Где деньги?
«Ну, это у правителей надо спрашивать», - переадресовал было мои вопросы Ганя в заоблачные высоты. Хотя при чем тут правители? Это же не они двадцать лет пороли осетров и продавали «вчерную» черную икру. «Хозяина нет», - вынужден был в конце концов предложить иную версию неприбыльности для населения осетрового браконьерства мой собеседник.
Но какого еще хозяина не хватает, я выяснять уже не стал.
Рецепт недели
Черная икра отнюдь не занимает первого места в моем личном икорном рейтинге. Мне довелось попробовать разной икры, и по вкусу на первое место я ставлю икру сигов - муксуна и щокура из Обской губы. На второе - кижучевую икру с Камчатки или, еще лучше, из Магадана. На третье - хорошо приготовленную щучью икру из Астрахани. И только на четвертое - черную, осетровую. Помнится, севрьюжья мне нравилась больше самой дорогой - белужьей. Но это было давно.
Сейчас продажа дикой осетровой икры у нас в стране запрещена законом. Аквакультурная черная икра - это дурной тон, нечто вроде искусственных бриллиантов или ролс-ройса китайской сборки. Поэтому осмелюсь дать такой гастрономический совет: не ешьте черную икру, чтобы не участвовать в уничтожении последних волжских осетров. Рассказы о невероятном целительном эффекте черной икры - брехня, икра мойвы не менее полезна для организма.
А если у вас много лишних денег, поезжайте в Северо-Курильск и попробуйте там свежей икры камбалы. Вы просто не представляете, какое это объедение. Правда, путешествие обойдется вам в сумму, достаточную для покупки всей икры последнего волжского осетра.
Линк на страницу (откроется в новом окне)
----------
Last edit by: aborigen at 11.10.2017 21:23:24
-
Сделать стартовой
Добавить в закладки
