ТАИНСТВЕННЫЕ СТРАНИЦЫ

О край мой!
Как много таинственного
и очаровательного
ты можешь рассказать!

РОД ТУТ НИ ПРИ ЧЁМ

Один из родов, населяющих побережье Лер, носит печальное название
П'нягг'огун. Нет, род тут ни при чём. Но ведь во все века соседи не
отличались душевной щедростью, не прощали другим их недостатки, неудачи или
попросту случайные промахи. Обязательно уцепятся за них, вытащат на всеобщее
обозрение, безжалостно высмеют.
Так произошло и с родом, который называется П'нягг'огун. Раньше он
назывался по-другому. Возможно, название звучало благородно, отражая
действительные качества этих мужественных людей. Но время постаралось
позабыть его. И оставило далеко не лестное название.
А род обозвали так вот почему. Люди нескольких родов как-то преследовали
медведя. Нагнали. Зверь с устрашающим рыком пошёл на преследователей. И тут
охотник, стоявший ближе всех к медведю, вместо того, чтобы поразить зверя
точной, сильной рукой мужчины, в глухой панике бросился бежать, но
споткнулся и упал. Потеряв от страха рассудок, он руками закрыл глаза, чтобы
не видеть, как медведь начнёт терзать его.
К счастью, медведь проскочил мимо. Охотнику бы опомниться, встать, но он
не сделал этого.
Когда охотники вернулись домой, то, конечно, со смехом рассказали о
случившемся. О неудачнике сказали, что он от страха п'нягг'огун -- "закрыл
глаза". Так и прозвали его П'нягг'огун. Но злым соседям этого мало. Этим
нелестным словом они обозвали весь род, к которому принадлежал несчастный
охотник.

На побережье Лер живёт несколько представителей рода Ньоньлакхун. Они
пришли на Ых-миф из селения Тахта на Амуре.
"Ньоньлакхун" -- значит "мелкие". Действительно, эти люди даже среди
нивхов, не наделённых природой большим ростом, кажутся низкорослыми.
Говорят, что ньоньлакхун боялись всего на свете. В кустах ли что
зашевелится, бурундук ли пронзительно засвистит -- ньоньлакхун бегут в
панике. Из-за своего страха они подолгу голодали.
Однажды во время большого года близ их стойбища появился медведь.
"Мясо!" -- закричали ньоньлакхун и, обезумевшие от голода, набросились на
зверя, закололи его копьями.
С тех пор ньоньлакхун как заслышат где-нибудь рёв медведя, хватают
оружие и дружно нападают на хозяина тайги.
Но соседи утверждают, что они до сих пор не преодолели страх перед
бурундуком. Только услышат его свист, ньоньлакхун в панике бегут из леса.

Пилвонгун -- так называется род, населяющий западное побережье
полуострова Миф-тёнгр. Некогда этот род был большим и могущественным. Их
селение называлось Пил-во -- Большое селение.
Люди рода Пилвонгун жили и на Лер.
С родом Пилвонгун связано много замечательных легенд и преданий, песен и
игр.
Раньше нивхи повсеместно держали медведей. Культ медведя -- самый
многозначительный и грандиозный обряд у язычников. Люди же рода Пилвонгун
научились ещё и использовать медведей как помощников. Пилвонгун отучали их
от зимней спячки, дрессировали, запрягали в нарты.
Встретив собачью упряжку где-то на зимней дороге, впряженный медведь
зачастую набрасывался на собак. Нартовые лайки не страдают страхом ни перед
кем. Тем более когда их целая упряжка. Стычка откормленного сильного зверя с
собачьей упряжкой никогда не заканчивалась благополучно ни для той, ни для
другой стороны.
И чтобы медведь не нападал на собачью упряжку, хозяин накрывал его
голову полой одежды, гладил и говорил ласковые слова. А в это время каюр
собачьей упряжки торопливо объезжал медвежью нарту.
В преданиях говорится, что люди Пилвонгун держали много полуручных
медведей. Они свободно расхаживали по селению. Когда подходило время
кормления, хозяин стучал палкой по деревянному корыту, и медведи сбегались с
ближайших рощ, в тени которых они обычно отдыхали.
Случилось так, что мужчины рода Пилвонгун долго отсутствовали. То ли
воевали с кем, то ли ещё какая причина заставила их покинуть своё селение.
По обычаю, кормить медведей -- не женское дело. Медведи стали сами добывать
в тайге корм. И одичали. Через некоторое время мужчины рода Пилвонгун
вернулись в селение. Но зря они стучали палками по корытам: звери не пришли
на их зов.
А сегодня из этого рода осталось несколько человек.

СЫТЫЕ И ГОЛОДНЫЕ

Селение Ныврово расположено на самом Миф-тёнгре -- Голове земли. Место
богато морским зверем и рыбой. Много веков назад несколько родов облюбовали
его для постоянного поселения.
Само название Ныврово берёт начало от слова "ныур" -- "живот",
"требуха". После большой охоты берег залива напротив селения бывал завален
отбросами от нерп, лахтаков, морских львов.
Суровое море уступает свои дары только сильным и мужественным. Но не в
каждом роду были такие кормильцы. Потому люди одного рода процветали, а
другим приходилось трудно. Об этом и рассказывают названия родов, населяющих
Ныврово и близлежащие стойбища. Род Ногг'лагун славился удачливыми
добытчиками. Во время весенней охоты во льдах охотники добывали столько
морского зверя, что весь род со своими многочисленными прожорливыми ездовыми
собаками не мог справиться с запасами мяса. И мясо портилось. От селения
этого рода далеко разносился дурной запах. И завистливые соседи обозвали
людей сытого рода "чогг'лагун" -- "вонючие", значит.
Тьорангун -- жители лайды. Малочисленный, слабый род не мог уходить
далеко от лайды, которая как-то кормила их. В преданиях о них говорят как о
самых бедных на побережье.
Однажды по какому-то случаю сошлись люди разных родов. Каждый из них
взял с собой запас еды. Только человек из рода Тьорангун не взял ни юколы,
ни свежей рыбы. После сытной трапезы у костра кто-то забросил в море
обглоданный хвост печёной горбуши. И человек из рода Тьорангун, рискуя
погибнуть, бросился в море и достал этот хвост.
С тех пор злые соседи, поедут ли в гости в отдалённые стойбища или
примут у себя гостей из дальних стойбищ, потехи ради обязательно расскажут о
том, как голодный человек из рода Тьорангун едва не отдал жизнь, чтобы
достать со дна моря обглоданный хвост горбуши.

ЗАЧЕМ НУЖНЫ КЛУБНИ САРАНКИ?

На Миф-тёнгре есть река Каркк-хыф-эри. По-русски название звучит как
"Река, у которой копают саранку". Зачем нивхи копали саранку?
Нивх кормится морем, тайгой, добывая рыбу, морского и лесного зверя. Но
в его меню обязательно входит и растительная пища: ягода, орехи. А во время
родовых праздников (медвежьи праздники, поминки, кормление хозяина моря)
готовят мос -- "пищу богов".
Мос -- это студень, приготовленный из рыбьей кожи и ягоды. Иногда в него
входят и клубни саранки.
Но основное назначение клубней саранки -- жертва для многочисленных у
язычников больших и малых "хозяев", будь то "хозяин" моря или тайги или
"хозяева" угодий, рек, сопки или просто какой-то скалы или болота, от
которых якобы зависит жизнь нивха или успех какого-нибудь конкретного дела.
Подъедет усталый рыбак к берегу залива или реки, разведёт костёр и, прежде
чем самому поесть, "покормит" хозяина огня: бросит в костер сушёный клубень
саранки. А перед тем как лечь спать, "покормит" хозяина местности --
разложит под кустом клубни саранки, бросит щепотку табаку и скажет: "Дух
счастья, если ты есть, не покидай меня! Чух!"
В детстве я любил ходить вместе с бабушкой копать саранку. Иногда нам
удавалось накопать клубней на полный подол бабушкиного х'ухта. И тогда
бабушка разводила небольшой костёр, пекла клубни и угощала меня "пищей
богов". Это были радостные, светлые дни в моём детстве.
Помню, когда впервые покормила меня, мальчонку, картошкой. Мне она
понравилась. И я авторитетно заявил:
-- Вкусная. Похожа на саранку.

НИВХИ-ОЛЕНЕВОДЫ И НИВХИ-ПТИЦЕВОДЫ

Нивхи были не только рыбаками и охотниками. Кое-кто нашёл, что
оленеводство тоже может кормить. Но нивхи-оленеводы редко отрывались от
моря. Чаще всего они связывали таёжных ороков родственными отношениями. И
олени нивха-тестя паслись в стаде орока-зятя. Лишь изредка нивх выезжал в
тайгу к зяту-ороку. Как правило, любящий тесть привозил зятю гостинцы и
подарки: нерпичье сало, круги лахтачьей кожи на арканы -- награда за
усердие. При этом нивхи и ороки изъяснялись между собой на нивхском языке.
Оленей использовали при перевозке тяжести (волоки лодок), а также на
мясо.
Были нивхи-птицеводы. Нивхи ловили орлят и гусят. Нивхи давно заметили,
что орлы и гуси хорошо переносят неволю. Почти у каждого жильца в стойбищах
можно было видеть нёнё-раф -- гусиные домики и на нашесте -- величавого
орла.
Перья орлов и гусей пользовались громадным спросом у энак-качнг --
"пришлых иноплеменных людей" (китайских, русских купцов).
На Миф-тёнгре есть озеро, на котором паслись полуручные табуны гусей.
Озеро, река и бывшее стойбище так и назывались Мати-нгар от слова "нгар" --
"табун гусей".

К'ЭНГ-ВАР-Т'ЛЫ

Мыс К'энг-вар-т'лы (мыс Марии) у жителей Миф-тёнгра пользуется большой
известностью. Бурное море, подводные и надводные скалы заставляют относиться
с себе почтительно. Если нивх обогнул конец мыса -- считается, путь пройден
благополучно.
Высокий скалистый мыс далеко отбрасывает сплошную тень. И человек,
идущий на лодке вдоль берега с северо-востока на юго-запад, не выходит из
тени. А если найдёт туман, человек едет вовсе в темноте. А дорога опасная,
каждый миг можно ожидать неприятные сюрпризы. И вот наконец обрывается
высокий мыс, и человек выходит из тени. И как бы в вознаграждение за
мужество над головой будто прорывается небо, и солнце светит ослепительно и
щедро, что по-нивхски звучит К'энг-вар-т'лы.

ЛЕНИВЫЙ ЧЫЙВЫНГ И ХВАСТЛИВЫЙ ЧВЫНЫНГ

Как-то охотники из рода Чыйвынгун пошли по следу медведя. Прошли
прибрежные бугры, болото, вышли на возвышение, сплошь усыпанное ягодами.
Охотники наверняка знали, что медведь пасётся где-нибудь на ягоде, и,
приготовив луки и копья, начали осторожно обшаривать кусты.
Один из них -- ленивый и нерасторопный -- жадно набросился на ягоду и
стал пригоршнями отправлять в рот. Наевшись, он не последовал за другими
охотниками. Наоборот, поразмыслив, что ягода -- не медведь, за нею не надо
гоняться и не надо рисковать жизнью, он отвязал от лука тетиву, подпоясался
и вскоре насыпал за пазуху столько ягоды, что стал вдвое толще. И когда уже
подумывал возвращаться домой, услышал рядом тревожные крики охотников и тут
же увидел: на него несётся огромный медведь! Горе-охотник рванул с места и,
не видя ничего под ногами (мешал "живот"), споткнулся о сук, растянулся и со
страху закрыл голову руками. Медведь пронёсся мимо.
Преследовавшие зверя охотники подбежали и увидели: их напарник лежит в
луже крови. Остановились охотники, осторожно подняли пострадавшего. И
удивились: из-за пазухи пострадавшего посыпалась мятая ягода. Некоторое
мгновение охотники недоуменно переглядывались. Всё это время "пострадавший"
улыбался виновато и глупо. А когда поняли охотники свою оплошность, след
зверя простыл. Говорят, гнев людей рода Чыйвынгун был велик. Они чуть не
избили своего сородича. И чтобы об их позоре никто не знал, договорились не
рассказывать о случившемся.
Но находятся и среди мужчин неумеющие укоротить свой язык. О случае на
охоте вскоре узнали соседи по стойбищу, от них -- близлежащие стойбища. Не
прошёл ещё один сезон дороги, как эта весть облетела побережье Лер, перешла
на Миф-тёнгр, оттуда перекинулась на Кэт (восточное побережье) и пошла,
пошла, пошла, забавляя седовласых стариков, вызывая ироническую улыбку у
полных достоинства юношей
А вот что рассказывают об одном из Чвынынгун.
Жители стойбища и в туман и в дождь выезжали на рыбалку или на промысел
нерп. А этот человек всё время сидел дома и сосал трубку. И его семья
оставалась на зиму без запасов юколы. Только сочувствием сородичей жили сын
и жена человека из рода Чвынынгун. Этот человек не любил промышлять, но
любил похвастаться. В стойбище все знали о пристрастии этого человека и не
слушали его.
Как-то поехал Чвынынг в дальнее стойбище. Жители стойбища приняли гостя
по обычаю, угостили его кто чем мог. А он расхвастался, сказал, что очень
богат. Поверили ему люди, одарили подарками. Вернулся Чвынынг к себе с
полной нартой подарков.
К началу весны Чвынынг съел всё, что привёз.
И вот с первым настом у его жилища остановилась упряжка дальней дороги,
запряженная одиннадцатью псами. Это жители дальнего стойбища ответно
приехали в гости.
Ввалились гости в то-раф Чвынынга, разделись, погрели у очага
закоченевшие ноги и стали делиться новостями в ожидании, когда хозяин
накроет стол. А хвастун сам с утра ничего не ел. Словоохотливые гости
рассказывали всякие пустяки, хозяин поддакивал им, а сам мрачно думал, как
выйти из затруднения. Думал-думал -- ничего не придумал.
А время идёт. Вот уже полдень, а гости всё говорят. "Пусть говорят, --
решил Чвынынг. -- Самому нечего есть. Сделаю вид, что попросту забыл накрыть
стол, и начну длинный нгастур. Не перебьют".
Но уже сам не может спокойно сидеть -- проголодался очень. Вспомнил, что
когда-то в коридоре воткнул в щель между корьем хвост кеты. Обычно нивхи не
едят хвост кеты -- им кормят собак. И позор человеку, обгладывающему хвост
рыбы.
Вышел потихоньку в коридор, нашёл мёрзлый хвост кеты, развёл за жилищем
маленький костёр, проткнул хвост прутом и сказал сыну на ухо, чтобы смотрел,
когда испечётся хвост. Сам зашёл домой и стал занимать гостей разговором.
Говорит, говорит Чвынынг, а гости то ли слушают его, то ли нет. Только
видно, как они всё мрачнеют и мрачнеют.
И вот когда Чвынынг начал свой длинный нгастур, вбежал в то-раф мальчик
и крикнул отцу:
-- Твой рыбий хвост сгорел!
Разгневанный Чвынынг набросился на сына и так ударил, что мальчик упал и
больше не поднялся.
Голодные гости запрягли своих собак и покинули хвастливого Чвынынга.
И с тех пор ходит поговорка: "Прибереги хвост кеты, на случай
пригодится".

ОТОБРАЛИ ЖЕНУ

Нивхов не коснулось христианство, и они принесли в двадцатое столетие
свой первобытно-родовой уклад жизни. Устойчивые обычаи язычников трудно
подвергались изменениям. У нивхов в течение многих веков сложилась строгая и
стройная система родства.
Один род (род ымхи -- зятей) мог постоянно пополнять себя женщинами из
другого рода (род ахмалк -- тестей), но запрещался взаимообмен женщинами
между этими родами. В то же время первый род отдавал своих женщин в третий
род. Третий род отдавал женщин во второй род. Таким образом между тремя
родами устанавливался прочный родственный союз. При этом род тестей занимал
преимущественное положение. Оно выражалось в примитивной, чисто утилитарной
форме: люди из рода зятей за женщину отдавали юскинд -- выкуп, как правило,
в виде соболиных шкур, ездовых собак, бытовых предметов. Ахмалки требовали к
себе уважения, любви. Гостинцы и подарки от ымхи само собой разумелись.
Покажись какому-нибудь ахмалку, что его не очень почитают и обделяют
вниманием -- быть гневу. Рассвирепевший ахмалк мог забрать из упряжки ымхи
любого пса, отобрать лодку, ружьё или ещё какой-нибудь приглянувшийся
предмет.
Довольно часто один род обзаводился двумя или более родами -- зятями. В
таком случае второй род зятей выбирался территориально как можно дальше,
чтобы не было кровосмешения.
Иногда на один и тот же род (особенно, когда он слабый) падали путы
родства сразу от двух или более сильных родов. И тогда возникали конфликты,
которые, как правило, решались в битве: соперники вооружались тярами --
длинными палками и в бою завоёвывали сердца и руки женщин. Довольно часто
весь род поднимался в защиту обиженного сородича. И тогда возникала
настоящая война между родами.
У нивхов была полигамия. Нивх имел столько жён, сколько мог прокормить.
Это совсем не означает, что у счастливого обладателя жёны -- тунеядки.
Наоборот, в нивхском роду женщина трудилась от зари до зари. На ней лежала
забота об очаге, уход за детьми, уход за собаками, шитьё и много, много
домашних дел. Трудолюбие у нивхов особо почитается.
Сильные удачливые охотники имели по нескольку жён, а неудачники, бедные
и сироты не всегда имели возможность завести семью. Вот почему излюбленной
темой в нгастурах является путешествие сирот, бедных юношей в дальние
стойбища за женой.
Не редки случаи, когда сильный род попросту отбирал женщину у человека
из слабого родя. Такой случай и произошёл когда-то на побережье Лер, о чём
рассказывает название стойбища Васких, что и означает: "Отобрали жену".

ДОРОГА ТАЙХНАДА

Добрый морской бог Тайхнад -- сотворитель морской живности, кормилец
нивхов, вырастил в своём доме на дне Пила-керкка огромное стадо горбуши и
кеты. И велел им идти на Ых-миф плодиться. Пришла рыба к побережью земли. В
то время берег Ых-мифа не был изрезан реками -- рек тогда вообще не было.
Подошла рыба к побережью Ых-мифа, потолкалась, в прибойной полосе и
вернулась к Тайхнаду. Тогда Тайхнад решил пробить на Ых-мифе дорогу, по
которой пойдёт рыба, на нерест.
Вышел Тайхнад из моря у Ныйского залива и пошёл по долине вверх. Пошёл
быстро, оставляя за собой широкую и глубокую борозду и ударяя влево и вправо
плетёным бичом из сыромятной кожи. Щёлкнул Тайхнад бичом влево --
образовался приток Ноглики, щёлкнул бичом вправо -- образовался приток
Пагги, щелкнул бичом влево -- появился приток Пилнги (Пиленга). Поднялся
Тайхнад по долине далеко вверх. За ним осталась глубокая и длинная дорога, в
которую хлынула вода. А слева и справа в эту дорогу Тайхнада втекает
множество притоков -- следы от бича Тайхнада. Длина дороги Тайхнада по
Ых-мифу -- четыре дня езды на собачьей упряжке.
Вслед за Тайхнадом в реку и её притоки валом вошла рыба: горбуша, кета,
гой и всякая другая. А Тайхнад прошел новыми долинами -- и там появились
реки. Чтобы видеть, что он сделал, трудолюбивый старик поднялся на небо, и с
высоты осмотрел Ых-миф. Он прошёл по небу и оставил там тропу Тайхнад-зиф
[Тайхнад-зиф -- "Тропа Тайхнада". Так нивхи называют Млечный Путь.]. Усталый
бог, прежде чем спуститься в пучины моря, прилёг отдохнуть на берегу Ых-мифа
южнее Лунского залива. Там и сегодня можно видеть отпечаток фантастически
огромного тела.
В давнее время, когда нивхи только начали осваивать Ых-миф, мой
прародитель перевалил горный хребет и вышел в цветущую долину. Перед ним
открылась река, которая потом стала кормилицей многих родов.
Первооткрыватель увидел: все притоки реки будто наполнены не водой -- рыбой!
Так много кеты шло на нерест. И назвал тот первооткрыватель эту реку Тыми --
Нерестовая река.
Нашли нивхи, что долина Тыми богата реками и озерами, лиственными и
хвойными лесами. И заселили нивхи эту богатую рыбой и дичью долину,
построили много стойбищ. Каждой речке, каждому озеру, каждому мысу и бугру
дали названия.
Прошло с тех пор много времени. Стойбища эти исчезли. Но сохранились их
названия. А они рассказывают о многом.

Уха из тайменя, заправленная черемшой.

Начиная от селения Палево (в переводе на русский означает "Горное
селение") у истоков Тыми и кончая её устьем, большинство названий так или
иначе связаны с родом занятий древних нивхов.
В Тыми водится крупная благороднейшая лососевая рыба -- таймень. Она
достигает до сорока килотраммов веса. Мясо тайменя белое и нежное, является
деликатесом даже у таких рыбоедов-гурманов, как нивхи. Таймень водится по
всему бассейну Тыми. Эта рыба любит светлую студёную воду. Особенно много её
в реке с изумительно празрачной водой, которая так и называется -- Кунвд,
что в переводе означает: Белая. Любопытно отметить, что и русские назвали
эту реку Белая. На берегу реки стояло стойбище Хой-худво -- "Селение, где
добывают тайменя". Теперь это стойбище переросло в посёлок Верхний Армудан.
Известно, что лучшая юкола делается из тайменя. Но тайменя добывали не
только из-за его мяса. Раньше, до того как появились на Дальнем Востоке
китайские и русские купцы, когда нивхи ещё не видели ткани, материалом для
одежды служили рыбья кожа и кожа морского- зверя. Лучшей считалась кожа
тайменя. После обработки она становилась мягкой, как замша.
Из рыбьей кожи шили рубаху, штаны, х'ухт -- верхнюю одежду типа
халата -- и даже летнюю обувь. Богато орнаментированная одежда красива и
привлекательна.
Кожа тайменя специальной обработки шла на бубен.
В меню нивхов основное место отводится рыбе и мясу.
Известно, в таком случае трудно обойтись без растительной пищи --
организм требует её. И нивх заготовляет ягоду и орехи, разнообразную траву:
кислицу, черемшу Черемшу на Ых-мифе особо почитают. Богатая витаминами,
острая, она превосходит по вкусовым качествам лук и чеснок.
Нивхи потребляют её в свежем, варёном, солёном и вяленом виде. Уха из
живого тайменя, заправленная черемшой, -- разве что-либо вкуснее едало
когда-нибудь человечество! -- считает нивх.
Черемша растёт островками на сырых травянистых лужайках. Много её рвали
на берегу реки Тангвынг-во жители стойбища Тангвынг-во. Оба названия
происходят от слова "тангвынг" -- черемша. Сейчас Тангвынг-во называется
Воскресеновка
Нивхи любят игрища. Игрища проводились по разным причинам, но чаще всего
они связаны с родовыми и сезонными праздниками: будь то удача
охотника-медвежатника, проводы усопшего в Млых-во -- потустороннее
селение -- или в честь удачного сезона охоты или рыболовства.
В праздниках большое место уделяется зрелищной части: соревнованиям в
беге, стрельбе из лука, в играх на ловкость, поднятии тяжести, национальной
борьбе. Местом игрищ может быть любое стойбище. Но жители долины Тыми часто
собирались на красивом месте у стойбища Выск-во (Усково). Само стойбище и
название в честь игрищ. Выск-во -- "селение борьбы" (игрищ).

Кета пошла на нерест!

Преодолев огромнейшее расстояние из океана в верховья нерестовой реки,
кета наконец у цели. Можно очень точно сказать: у цели жизни. У кеты вся
жизнь подчинена величайшему долгу: оставить после себя жизнь. Во имя его
кета ещё мальком скатилась со студёными горными струями в большую реку, а из
реки вышла в безбрежный океан. В течение нескольких лет вольной океанской
жизни невзрачный малёк превращается в сигарообразную серебристую рыбину
весом от шести до двенадцати-тринадцати килограммов. Рыба нагуливается в
каких-то дальних водах океана. Но вот в ней заговорил великий инстинкт. Он
собирает всю океанскую кету в несколько стад и властно бросает их к берегам
Ых-мифа. Огромная, сильная рыба презирает еду и отдых. Отказавшись от еды и
отдыха, она с непреодолимым упорством одолевает океан, идёт, как по
точнейшим приборам, в ту единственную из многих тысяч реку.
Кета точно находит пресную струю "своей" реки.
И вот позади тайфуны, позади зубы кашалотов, акул, нерп, позади
многокилометровые сети и стены стальных крючков! А впереди -- ещё много
труда, впереди ещё долгий путь. Попав "на пресняк", стройная и серебристая,
как ракета, рыба начинает менять форму и цвет. Её будто сдавливают с боков.
Она становится плоской, как меч, горбится (на спине скапливаются жировые
отложения), голова удлиняется и заканчивается "орлиным клювом". Зубы, не
очень заметные в океане, в реке увеличиваются и заостряются. Из серебристой
кета становится зеленовато-бурой с "тигровыми полосками" на боку.
Все эти изменения связаны с переходом в новую биологическую среду, на
новый биологический режим. В океанском просторе, где у нагулявшей силу кеты
много врагов, рыба имела защитный- цвет -- цвет морской пены. В реке, где
рыбе нужно преодолеть сильное течение, у неё соответственно изменяется
форма. И цвет становится "речной": бока тускнеют, и на них появляются
зеленовато-бурые полосы цвета и рисунка речных водорослей.
Несметными стадами кета врывается в нерестовые реки. Она с непреодолимым
упорством стремится в верховья, туда, где река собирает свои чистые студёные
струи. Глянешь на реку и видишь: то здесь, то там из воды выскакивают
рыбины, похожие на снаряды. Выскакивают, будто хотят осмотреть берега: а
далеко ли ещё идти? Пролетят над водой, тяжело плюхнутся, чтобы снова с
тупым ожесточением преодолевать течение, подводные скалы, быстрины.
Встретится на пути перекат, ударит рыба хвостом, стремительно пронесётся по
каменистой мели, обобьёт плавники и хвост, исцарапает в кровь брюхо, но
пройдёт -- где тонкими, как бич, струями, где боком проталкивается посуху.
На перекатах ждёт рыбу ещё один враг, теперь сухопутный. Всякий
таёжник-нивх видел, как медведь ловит рыбу.
Наиболее сильное впечатление у меня оставила первая встреча с
медведем-рыболовом. Может быть, потому, что первые встречи всегда
воспринимаются ярче и надолго запоминаются в подробностях.
Стоял солнечный сухой сентябрь. Начало осени на Ых-мифе всегда
солнечное, мягкое. Я шёл по прибрежному тополиному лесу с малокалиберной
винтовкой за плечами. Рябчики любят этот светлый лес, когда листья будто
слегка подпалены и только начинают опадать, а подлесок пестрит зрелой
ягодой.
Было тихо. Лишь струи реки бормотали свою извечную речь, да дятел где-то
на сопке остервенело долбил сухое дерево, и его стук доносился, как
отдаленные хлопки выстрелов.
Пройдя излучину реки, я услышал странные звуки: было похоже, что по
мелководью бегают озорники-ребятишки и шлёпают по воде вёслами. Но откуда
взялись эти озорники? Могло случиться, что какой-то рыбак, уступив их
настойчивой просьбе (хорошо знаю, как нивхские подростки неотвязно
преследуют взрослых, чтобы те взяли их на рыбалку -- сам был такой),выехал с
ними на галечный плёс, а те, вместо того чтобы помочь снимать улов, резвятся
себе, как им вздумается.
Я широко шёл на звуки, обдумывая, какими словами пристыдить мальчишек.
И спасибо случаю, что передо мной оказались кусты ивняка. Не знаю, как бы
повёл себя "озорник", увидев незваного "распорядителя". Но знаю, что
медведь, обычно мирный и опасливый, неустрашимо бросается на того, кто, по
его мнению, бессовестно претендует на его добычу, честно заработанную
собственным трудом.
Сперва увидел высокие всплески, потом в брызгах мелькнуло что-то
огромное, тёмное. Оно упруго взлетело над водой, неловко упало, и под ним
разверзлась река. Это был матёрый зверь. Низко опустив вытянутую голову, он
остервенело погнался за рыбиной. А та, убегая от преследователя, молнией
пронзила мелководье и, показав хребтину, ушла на глубину. Раздосадованный
зверь на миг остановился, недоуменно взглядывая по сторонам. На шее медведя
отчетливо виднелся белый "ошейник".
Сложное противоречивое чувство овладело мной. Я помнил о винтовке. Но и
не забывал, что малокалиберная винтовка слишком легкомысленная штука, когда
имеешь дело с медведем. Хотя я знаю уникальный случай. Несколько лет назад
один из моих сородичей уложил медведя из малокалиберки. И притом с первого
выстрела. Маленькая, свинцовая пулька угодила между рёбер, прошила толстую
кожу и мышцы и проткнула сердце. Но тот случай, повторяю, уникальный. Всё
равно что с закрытыми глазами попасть ниткой в ушко иголки, которую держат
от тебя на расстоянии. Провоцировали меня на действие охотничья страсть и
тщеславие: мол, не побоялся идти на медведя с малокалиберкой и вот -- добыл.
Маленькую и обманчивую надежду вселяло то, что со мной была пятизарядная
винтовка. Авось какой-нибудь пулей да угожу в "ушко иголки"
Но тут медведь властно прервал мою мучительную нерешительность. Он
поднял лобастую голову, созданную из самой крепкой кости. Мои пульки
сплющились бы в монету, едва пройдя кожу
Зверь был незлобивый и симпатичный, понял ли он мои намерения или нет,
не знаю. Но, увидев, что добыча ушла, зверь быстро развернулся, помчался по
гребню переката. На середине реки сошёл в глубину, вздыбился, опираясь
задними ногами о дно, и -- что бы вы думали? -- оглушительно шлёпнул
широкими лапами по воде! Раз, другой Потом, не переставая бить но воде,
пошёл в мою сторону. Медведь брал рыбу нагоном. И действительно, пара рыбин
"выстрелила" буквально из-под медведя и забилась на мели. Но пока медведь,
вздымая волну, напористо мчался к ним, рыбины боком-боком соскользнули на
струю и из-под самого носа зверя были таковы. Медведь прыгнул на то место,
где ещё секунду назад виднелись бока рыбин, пошарил лапами в воде и, ничего
не найдя, опечаленный, сел в воду, тоскливо рявкнул и повёл носом вокруг. Он
был от меня в каких-то двадцати шагах. И я боялся, как бы разозлённый
неудачей зверь не вышел на берег и не сорвал на мне зло. Я уже подумывал,
как бы удачно ретироваться, когда медведь круто повернулся и, дёргая крупной
головой, вяло поплёлся по камням переката.
Снова дойдя до середины, он выбрал плоский камень, что чуть виднелся в
струях воды, и сел на него. Он сидел неподвижно и внимательно глядел перед
собой. Раз медведь поднял лапу и почесал за ухом. И мне подумалось, что
медведь размышляет, как поступить дальше. В это время к перекату подошла
стая кеты. Рыбины штурмовали перекат. Разогнувшись, они с ходу пролетали над
мелью. Некоторые из них, ударившись о камни, трепетно бились на месте, но их
смывала вода, и они, оказавшись в родной стихии, оживали и снова и снова шли
на штурм.
И тут медведь показал свои способности. Поняв тщетность попыток поймать
рыбу нагоном, он решил перехитрить её. Вот медведь застыл. Большая рыба
подошла вплотную к камню, на котором сидел зверь, и, по-видимому,
намеревалась обойти его. Но тут медведь с молниеносной быстротой нагнулся и
грабнул двумя лапами. В когтистых лапах забилась рыбина. Медведь хрумкнул её
зубами, но не стал лакомиться, приподнялся, положил рыбину под зад, сел на
неё. И снова застыл. Через какой-то миг вторая рыбина затрепетала в его
лапах. И её положил под зад. И ещё через секунду поймал третью рыбину.
Зацепил её неловко, приподнялся над камнем. И тут две ранее пойманные рыбины
соскользнули в глубину -- одна сама ушла, вторую смыло волной. Медведь даже
носом не повёл, всё его внимание было сосредоточено на третьей кете. Наконец
он схватил её крепко, некоторое время раздумывал, что с ней делать.
Решившись, он вынес рыбу на берег и бросил на гальку. И тут же отправился к
своему камню. Дошёл. Сел, как прежде.
А рыба шла и шла. Медведь теперь подхватывал кету, когда она,
стремительно разогнавшись, выскакивала на перекат и, энергично работая
хвостом, пыталась протолкнуться через мель. Медведь ловил её и бросал на
берег. Но рыба, не долетев до гальки, звучно шлёпалась в воду. И,
опомнившись, рваная, обессиленная, опять шла на перекат
Медведь же ловил новые рыбины и бросал их туда же в воду. Тупоголовый
трудяга, он не мог понять, что нужно всего чуть-чуть добавить его медвежьей
силы при броске, чтобы рыбины оказались на суше. А он, бросив кету в сторону
берега, даже и не пытался удостовериться, долетела ли она до цели, -- его
вниманием целиком овладевали другие рыбины, что, обгоняя друг друга,
носились под носом.
Занятие медведя должно было чем-то кончиться. Тем более он несколько раз
взглядывал на берег, где лежала первая кета. По-видимому, зверь намеревался
обедать. И я, прикрываясь прибрежным ивняком, осторожно отступил назад и,
отойдя на достаточное расстояние, чтобы медведь не услышал мои шаги, быстро
пошёл прочь.
Пройдя все преграды, рыба наконец у цели: перед ней нерестовые
притоки со светлой студёной водой. Перед последним броском рыбины тысячами
скапливаются в тайхуршах -- на дне реки.
Какие-то непонятные человеку достоинства самца определяют любовное
отношение к нему со стороны самки. Из миллиона самцов самка отдаёт
предпочтение одному самцу, и под его надёжной защитой от поползновений
других самцов она устремляется на нерестилище. Неразлучная пара долго
выбирает место для своего потомства. Но вот самка наконец останавливается,
повисает в чистых струях, сильными, энергичными ударами выбивает на галечном
дне лунку. А вокруг плавают сотни таких же пар и снуют одинокие холостяки.
Избранный самец охраняет свою самку, устрашающе разевает огромную пасть со
страшными зубами. Он отгоняет других самцов. Но самку сторожат не только
самцы. От неё не отстает множество алчных хищников: форель, кунджа,
краснопёрка Странно, избранный самец мало обращает на них внимания.
По-видимому, для него важнее исполнить сам процесс продолжения рода, нежели
защищать своё потомство. Он набрасывается только на тех самцов своей породы,
которые норовят лишить его возможности самому совершить великий процесс.
Лунка готова. Самец подплывает к самке, нетерпеливо покусывает, торопя
её. Самка застывает с низко опущенным брюшком. Напрягается. И вот в лунку
бьёт золотистая струя. Зрелая сверкающая икра ровно ложится на дно лунки.
Струя! Ещё струя! На беззащитную икру со всех сторон набрасываются хищники.
Самка энергично бьёт хвостом по гальке, накрывая ею икру. Её удары
приходятся по хищникам, те, ошеломлённые, отстают, но тут же снова кидаются
под слабеющую самку. И прежде чем над лункой поднимается бугорок из крупного
песка и гальки, хищники успевают сожрать десятки и сотни икринок. Теперь
дело за самцом. Он становится над горкой. Белое облако накрывает бугорок,
молоко проникает в щели между галькой, доходит до икринок.
Оплодотворённая икра будет вызревать до весны. А весной проклюнутся
маленькие беспомощные мальки, которые ничем не похожи на будущих
громадин-кетин. Мальки сквозь щели выскочат из галечных бугров. Их подхватит
течение, и они миллионными стайками скатятся в океан, чтобы через несколько
лет огромными серебристыми рыбинами устремиться в "свои" реки. И всё
начнётся сначала
Исполнив великий долг, рыба слабеет. Обессилевшая, она вяло
сопротивляется течению, бессмысленно тычется в берега, подводные скалы, в
топляки. Рыба гибнет, заполняя собой ямы в реке, заваливая берега.
А на берегу вся таёжная живность устраивает пир. Тут и медведи, и лисы,
и соболи, и горностаи
Если, читатель, тебе захочется увидеть, как кета идёт на нерест,
приезжай на берега Тыми. Найдёшь в её верховьях селение Тла-во. Оно так
называется потому, что рядом с ним в нерестилищах кета мечет икру. Название
произошло от слова "тлад" -- "метать икру". Только на карте ты найдёшь не
Тла-во, а Славо.
Ведь послышалось французскому мореплавателю в нивхском слове Руй его
далёкое родное Дуэ, и он так и пометил на карте это название. А на первых
картах стойбища Тла-во было помечено без изменения. В последующих картах это
нивхское название видоизменилось в Сла-во, потом в Славы. На сегодняшних
картах стоит Славо. А если ты, читатель, задержишься с приездом на берега
Тыми, не удивляйся, если к тому времени, когда ты всё-таки решишься в
дальний путь, на новой карте будет стоять название Слава, а речка будет
называться Славка

Соседи щедрые и соседи скупые.

О северянах вообще и о нивхах в частности обычно принято говорить как о
людях неиссякаемой щедрости и доброты. Так оно и есть. Застанет ли тебя в
пути буран или кончится в дороге запас еды, будь уверен, что впереди тебя
ждёт зимовье. А в нём: сухие дрова, спички, еда, соль, чайник. Эта великая
традиция в таёжных урочищах жива и по сей день. У нивхов, чья жизнь во
многом зависела от суровой природы, особенно поощряются такие качества, как
доброта, самопожертвование, взаимопомощь. Общинным нивхам было бы тяжело,
если бы в людях эти качества почему-либо притупились.
Найдёт ли нивх зимой в тайге большое стадо оленей, обнаружит ли озеро,
богатое рыбой, -- он всегда сообщит своим сородичам, чтобы и те могли добыть
себе на пропитание.
Озеро и река, что впадает в Тымь ниже Тла-во, сохранили в своём названии
это качество в характере жителей долины.
У всех рыб есть общее: во время нереста они сбиваются в большие косяки.
А щука и карась буквально заваливают озёра. Особенно много рыбы скапливалось
в озере, что ниже Тла-во. И добрые жители близлежащих стойбищ оповещали
дальних соседей: рыба пошла! И привилось в народе светлое название этого
озера -- Ксы-сачф, что в переводе означает: "Озеро добрых вестей". А речка,
протекающая у озера, называется Ксы. Второе её название -- А-дымы
(Адамка) -- "Нижняя нерестовая река". Отсюда же и Адо-Тымово -- название
близлежащего селения.
Но и среди нивхов встречались люди эгоистичные, недобрые. Об этом
рассказывает другое озеро, что расположено в стороне от Ксы-сачфа. Какой-то
нивх нашёл, что и в него рыба приходит на нерест. И долго один ловил там
рыбу, в то время когда другие терпели голод. Имя того эгоиста не
сохранилось, но озеро прозвали Иты-герлачачф, то есть "Озеро, которое долго
держали в тайне".

Стойбище знаменитой юколы.

У каждого народа есть своя основная традиционная еда. У русских -- хлеб,
у итальянцев -- спагетти, у китайцев -- рис. У нивхов такой является
юкола -- вяленая рыба. Жители побережий лагун пластуют на юколу разную рыбу:
навагу, камбалу, красноперку, бычка, горбушу, кету. Каждая имеет свой вкус.
Лучшую юколу готовят жители Тыми. У них отборная юкола из кеты.
Отдалённость от моря с его туманами, солнечное лето и сухая осень создают
наилучшие условия для вяления рыбы. Распластанная и развешенная на шестах
кета как бы всеми клетками вбирает солнечные лучи. Юкола "созревает", как
плоды в садах юга. Мягкая и сочная, тымская юкола издавна славится среди
нивхов всего Ых-мифа.
В начале весны, когда заканчивается сезон охоты и у мужчин мало дел, в
Тымскую долину несутся упряжки дальней дороги с побережья Кэт, со стороны
Лер и с других районов Ых-мифа. Гости везут сало и шкуры морских зверей, а
щедрые жители Тыми дадут им взамен знаменитую душистую и сочную тымскую
юколу. Гостей бывает много, к тому же ни один житель Тыми не упустит случая
послать с приезжим гостинцы своим родственникам или просто знакомым -- так
что юколы требуется много. И житель Тыми заполнял ею по нескольку нё --
крытых корьём амбаров на столбах, напоминающих избушки на курьих ножках в
русских сказках. Одно из селений на берегу Тыми нивхи и назвали Пото-оо --
"Селение, где готовят юколу".

Как охотились древние нивхи.

Имчин Расшифровать название притока в нижнем течении Тыми мне долго
не удавалось. Имчин Имчин Что кроется за этим названием? Чьё это
слово? Может быть, его оставила какая-нибудь другая народность, населявшая
берега Тыми вместе с нивхами или до нивхов?
А населяла ли Ых-миф другая народность?
Если да, то когда? И почему она исчезла?
Множество вопросов возникало у меня, когда я изучал происхождение
названий или записывал старинные предания. На размышления наводили и
открытые на Сахалине тулкусы -- следы древних городищ и раскопки с
находками: глиняные черепки, каменные наконечники стрел и гарпунов, каменные
топоры. Правда, в нивхских преданиях и легендах можно найти вышеназванные
предметы. Но только ли нивхи в древности населяли север Ых-мифа? -- этот
вопрос ещё требует своих исследователей.
Известно, что вместе с нивхами Ых-миф населяли айны. Но они в основном
жили на юге.
Но вернёмся к загадочному названию.
Сперва мне подумалось, что это название иноязычного происхождения,
возможно тунгусских племён (ороки, эвенки), которые появились на Ых-мифе в
девятнадцатом столетии. Но тщательное изучение топонимических [Топонимика --
наука о происхождении географических названий.] принципов этих племён и
особенно изучение исторических справок данной местности напрочь отвергли
такую возможность. Тогда мне ничего не оставалось, как предположить, что
время надёжно спрятало истоки этого названия и вряд ли кому удастся
расшифровать его. Но оказалось, виной моих мучений (который раз!) является
неточная надпись на сегодняшних картах. И меня выручили мои сородичи --
старики охотники.
Оказывается, на карте помечено неполное название. При обозначении этой
реки "выронили" первый слог -- слово "Нга-" Да и при написании
пользовались приблизительными звуковыми изображениями. Дело в том, что
нивхская фонетика располагает гораздо большим количеством звуков, чем
русская. Для их изображения требуется более сорока знаков. А в русском
алфавите 33 буквы. Вот и приходится изображать отсутствующие в русском языке
звуки приблизительными знаками.
Так о чём же рассказывает название реки? А вот о чём. Древние нивхи, как
и вообще все народности на первобытной стадии развития, не имели
совершенного оружия охоты. Чуткий зверь редко подпускал охотника на
расстояние выстрела из лука. Потому древнему человеку приходилось
придумывать разные способы охоты: подкарауливать добычу у водопоя или у
солонца, сооружать всякого рода ловушки.
Но наиболее добычливой является охота нагоном, которым пользуются до сих
пор. Но в давние времена, когда дичи было несравненно больше, этот способ
широко применялся при охоте на лесного зверя. Охотники делятся на две
партии: нагонщики и засадчики. Нагонщики оцепляют большой участок леса и
криками и ударами в бубен выгоняют зверей на засадчиков, которые бьют их
луками, дротиками.
А в низовьях Тыми несколько видоизменили эту охоту. Один из притоков
Тыми в своём верховье имеет излучину с обрывистым оголённым выступом.
Противоположный берег поднимается стеной выше выступа. И древние нивхи
прекрасно использовали эту особенность местности в охоте. Они выгоняли
медведей, росомах, оленей и кабаргу из распадков и сопок на оголённый
выступ. Зверям деваться некуда -- впереди вода, а сзади напирают загонщики.
И ничего не оставалось, как пытаться с разбегу перелететь на противоположный
берег. Олени и кабарга долетали до противоположного берега, но не выше
выступа, и животные, ударившись о стену, падали в воду на скалы. Та же
участь постигала и хищников. Засадчики добивали беззащитных, покалеченных
зверей. Этим способом охоты нивхи пользовались до недавнего прошлого. И
место у реки, где нивхи охотились нагоном, называется Нга-итинг, или просто
Итинг, то есть "Место, где звери ударяются".
Должен сказать, что и мне при изображении первого и последнего звуков в
данном названии (заднеязычный "н") пришлось использовать два знака "н" и
"г", что далеко не соответствует звучанию.

Последний осётр?

Река Тымь славится лососевыми рыбами. Но ещё тридцать-сорок лет назад в
ней вылавливали осётра. Этот по-видимому уже вымерший вид был известен науке
как сахалинский осётр.
Некогда в Тыми осётра водилось много. Но в начале нашего столетия он
сохранился только в тайхурах -- ямах на дне реки. У местечка Парката есть
глубокая яма, откуда, как из волшебного котла, доставали эту прекрасную
рыбу. В наши дни об этой рыбе совсем не слышно. В последний раз осётра
поймали случайно и при моём участии. Это было в 1961 году, осенью. Как-то я
приехал к рыбакам в Ныйскую лагуну. Тянул слабый отлив, через полчаса
ожидался прилив. А рыбаки на севере Ых-мифа метают невод только в отлив.
Сделали последний замёт. Подтянули невод к берегу. В неводе билось много
сотен больших кетин. И вдруг среди мечущихся серебристых рыбин всплыла
громадная тёмно-бурая спина. Чудовище медленно, расталкивая кетин, подошло к
берегу и застыло. Рыбаки опешили. Кто-то крикнул:
-- Акула!
Я схватил весло и подбежал к невиданной рыбине. Удивительно, она вела
себя совершенно мирно и даже не пыталась вырваться из плена.
Удар веслом. На это чудовище ничем не ответило. Но, очевидно, удар
всё-таки немного оглушил его. Я быстро продел линь сквозь округлый
хоботообразный рот, протащил через жабры. И четверо рыбаков вытянули рыбину
на песок. Только теперь громадина "возмутилась". Она стала бить хвостом,
переворачиваться набок.
Странно и удивительно было видеть, как эта невиданная рыбина дышит. Она
разевала рот не как все другие рыбы, когда вытащат их из воды. Те обычно
гибли тут же. А эта рыбина дышала в буквальном смысле слова: бока вздымались
и опускались, жабры работали, как мехи. Больше двух часов, удивляя и смущая
видавших виды рыбаков, лежала рыбина на песке и всё время дышала. Причём
ритм дыхания за это время мало изменился. Рыба водила своими отрешёнными
глазами, изредка шевелила хвостом. Потом кому-то надоело ждать. Он сказал:
-- Давай кончать.
Чтобы не запачкать мясо рыбы, её снова затащили в воду. Оказавшись в
воде, она медленно и удивительно спокойно вильнула хвостом, повернулась
головой на глубину. Но топор уже был занесён над ней.
Я измерил эту рыбину. Длина её -- два метра сорок три сантиметра. И что
ещё поразило: когда вскрыли её брюхо, в ней оказалось икры на два с
половиной ведра! Я никогда до этого не видел осетров и не знаю, свойственно
ли им столько икры. Затем я вскрыл желудок. У такой громадины желудок
неожиданно миниатюрный, всего с кулак! В желудке я не обнаружил ничего,
кроме переваренного тонкого корешка от какого-то растения
По-видимому, это был последний осётр. И ему наверняка много лет. Он
спустился по Тыми, вышел в Ныйский залив, где его и поймали.
Отчего вымер сахалинский осётр? От обмеления Тыми. Некогда она была
глубоководной. И в ней водился не только осётр, но и его более древний
собрат -- огромная, в несколько центнеров, калуга. Об этом говорит название
местности у большой ямы в Тыми-Парката. Оно произошло от слова "парккр" --
"калуга".
Почему же произошло обмеление Тыми? Главная причина: медленное
вековечное поднятие восточного побережья Ых-мифа, о чём известно из
геологии. Но и названия местностей отметили этот незаметный для глаза
процесс. На заливе Чай-во есть остров Тор-нгыр. Словом "тор" нивхи
обозначают заливаемые в прилив песчаные острова. Но этот остров сейчас
высоко вздымается над водой и сплошь зарос лесом. А название "тор" за ним
так и закрепилось навсегда. Значит, поднятие Ых-мифа отметила память
нескольких последних поколений.
В подтверждение своей мысли приведу ещё ряд названий. Напротив селения
Чайво посредине залива тянется длинный бугристый остров Вангркво-миф. В
нескольких километрах от северного конца он имеет поперечное понижение,
разбитое болотами и озёрами. Это понижение сохранило за собой название
Мать-твахх -- "Малый пролив". На косе, что выдаётся в залив Пильтун, что
севернее залива Чайво, есть название местности -- Арп-твахх -- "Закрывшийся
пролив". За несколько сотен километров южнее на косе Лунского залива
сохранилось название бывшего стойбища Ахлнг -- "Стойбище у оконечности
мыса". Теперь же от бугров, у которых стояло стойбище, тянется длинное
понижение. Местные жители утверждают, что стойбище Ахлнг стояло у пролива. А
вот и само название говорит за себя: Хитьнги -- "Поднявшаяся река". Теперь
этой реки нет. Осталось одно русло. Если не прекратится вековечный подъём
Ых-мифа, судьба Хитьнги постигнет многие реки

Бубен знаменитого шамана.

В жизни нивхов шаманы играли заметную роль, хотя шаман -- такой же рыбак
или охотник, как любой мужчина. От камланий шаман имел какую-то ничтожную
выгоду в виде угощений или гостинцев.
Шамана нивхи вспоминали лишь в случае необходимости: кто-то заболеет,
кого-то подстерег несчастный случай или голод падёт на стойбище. Древние
нивхи рассуждали так: шаман -- посредник между землянами и всевышним духом.
А злые духи -- милки и кинры -- могли общаться с шаманами. Среди шаманов
были не только добрые. Бывали и злые. Это настоящие кинры: они могли
обернуться медведем-шатуном, морским львом. От них вся беда.
Но назначение шаманов -- делать добро. Не всегда усилия шамана достигали
цели -- это, когда ему мешал другой шаман. И надо того, другого, шамана
убрать, чтобы не мешал. Но у того шамана находились защитники -- люди его
рода. И тогда взаимное нетерпение сильных людей могло вызвать кровавое
столкновение между родами.
Чтобы поверили в его святые таинства, шаман обычно шёл на всякие
ухищрения, с помощью которых "убеждал" сородичей в своём всевышнем
назначении. А если ко всему ещё он обладал гипнозом -- в их глазах выглядел
всемогущим. Сильным шаманам, как верил нивх, доступно буквально всё. Они
могут превратиться в птиц, зверей, стать невидимыми.
Один из притоков в низовье Тыми называется Кказггьо-бангньи, а бугор на
её берегу -- Кказггьо-бангнь. В переводе означает: Бугор шаманова бубна.
Жители низовьев Тыми пригласили знаменитого шамана из селения Чайво,
что севернее по морскому побережью на сотню километров. Теперь уже предание
не сохранило, чем было вызвано приглашение. Но оно рассказывает о том, как
этот шаман провёл своё последнее камлание. Во время сногсшибательного танца,
в тот самый миг, когда шаман дошёл до великого духа, люди вдруг увидели:
шаман превратился в вихрь и вылетел в томс-куты -- дымовое отверстие на
потолке. Великий шаман покинул своих страдающих сородичей. А наутро люди
обнаружили его бубен на бугре у реки

Река священной ямы.

В низовьях Тыми в нескольких километрах от Ноглик за рекой, впадающей в
Тымь, поднимается плато. На нём какими-то древними людьми вырыта большая
яма. И сейчас там можно обнаружить следы огня и кости лесных зверей. Нивхи
называют эту яму Уйг'ла-к'уты -- "Священная яма". Очевидно, эта яма -- место
священнодействий древнего жителя Ых-мифа. И река названа именем этой ямы (на
карте -- Углекуты).
Сегодня в верховьях реки появился нефтепромысел.

ДРЕВНЕЙШАЯ ПОЧТА

Нивхи родами или группами сородичей заселяли обычно примечательные
урочища Ых-мифа. Иногда расстояния между крупными стойбищами составляли
много десятков километров. Но между ними на каком-нибудь острове или в устье
какой-нибудь речки всегда можно было найти одиночный летник или зимник
уединившегося нивха. Этими промежуточными станами нивхи пользовались как
местом отдыха и ночлега в пути. И конечно, гость и хозяин делились вестями.
Через некоторое время этим же станом мог воспользоваться житель другого
стойбища. И он вступал с хозяином в разговор, а тот в свою очередь передавал
гостю услышанное от первого. И таким способом люди всего побережья
обменивались вестями.
Расстояние между бывшим селением Лар-во и селением Чайво более тридцати
километров. Между ними, в узком проливе, есть остров, который так и
называется Кер-ивланг-ур -- "Остров, имеющий вести". На лето сюда приезжал
рыбачить кто-то с семьёй. И этот рыбак был посвящен во всё, что происходило
на обоих заливах, и был проводником вестей из одного залива в другой и
обратно.
Но не всегда вести ползли медленно и лениво. Иногда мирные, занятые
повседневными хлопотами рыбаки и охотники могли увидеть на горизонте над
голубыми лесами и над сверкающей гладью залива чёрный столб дыма. И тогда
мирные люди вооружались лучшими луками и копьями и, объединённые единым
порывом помочь попавшим в беду соседям, устремлялись на их зов Вангалу --
"Бухта битвы", Уанды -- "Битва" Эти названия сами за себя говорят.
Нивхи -- миролюбивый народ. Они добродушно "приняли" на свои земли
сперва ороков, а во второй половине девятнадцатого столетия другую группу
тунгусо-маньчжуров -- оленных эвенков. Между нивхами и тунгусскими родами
сразу установились добрые отношения. Некоторые орокские рода вошли в родство
с нивхами.
Нивхи соседствовали с довольно многочисленными племенами айнов, с
которыми исторически сложились добрые отношения. Но время хранит в своей
памяти отдельные печальные случаи столкновения между родами двух
народностей -- аборигенов Ых-мифа.
Но вот пришли на Дальний Восток хищники -- промышленники и пираты -- и
столб Костра Беды всё чаще стал взмывать к небу
Добытчик огня изо всех сил стремится раздуть из искорки уголёк. Он до
головокружения дует на то место гриба, куда падает искра.
Но вот появляется тоненький дымок, и добытчик огня видит чуть тлеющий
алый уголёк. Человек с новой силой, но уже аккуратно, чтобы не сбить
зародившееся слабое пламя, раздувает огонь, и гриб загорается. Пламя
переходит на тонкие сухие щепочки. И пройдёт совсем немного времени, как
запылает большой костёр -- источник тепла и жизни.
В разных местах человек подбирал кремень. Но лучшими считались кремни,
добытые на небольшом плато у реки Даги. Плато так и называется:
Нгак-ивф-чир -- "Плато, где есть кремень".

"ЖИРНЫЕ" РЕКИ

На острове можно часто встретить природные выходы нефти. Чаще всего о
них узнаёшь по рекам. На десятки километров реки разносят жирные плёнки,
выдавая людям потайные места нефтяных месторождений. На острове много
названий, связанных с выходом нефти: Ноглики -- "Пахучая река", Томи --
"Маслянистая река" (впадает в залив Даги), Катангли -- "Терпкая река",
Ноххти (Нутово) -- "Вонючая река", Нохтохнги -- "Провонявшая река" (впадает
в залив Пильтун), Порпур-кеты (приток реки Набиль) -- "Река с дурным
запахом", Карсин-Ивнги -- "Река, в которой есть керосин" (нефть). Последняя
река протекает южнее Лунского залива, не доходя реки Лангери.
У большинства названных рек в наши дни появились нефтепромыслы.

ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ОКРЕСТНОСТИ ЧАЙВО

Раньше Чайво было крупным селением, где жили люди многих родов.
Расположение стойбища удобное: оно стоит на косе, откуда одинаково сподручно
добираться как до морской охоты, так и до речной рыбалки. Коса, отделяющая
залив от моря, богата ягодными полянами и ореховыми кустами, а в заливе
много всякой рыбы и островов с птичьими гнездовьями.
Жители этого большого стойбища жили более зажиточно, чем другие. И у них
сложились свои традиции. В сытное время устраивались праздники, посвящённые
кормлению тайменя (чтобы задобрить бога моря), проводом медведя к богу,
всякого рода поминки по усопшим сородичам и другие. Все праздники
сопровождались массовыми пиршествами, где любой и всякий считался званым. Во
время подобных праздников прекращались межродовые распри.
Обязательными в подобных праздниках являлись спортивные состязания.
Любимым местом сборищ считалось местечко Нгармуф. Это чистая поляна,
покрытая ягельником. Здесь проходили соревнования по борьбе, прыжкам,
стрельбе из лука. Веками на этом месте вели стрелковые соревнования. За всё
это время было выпущено неисчислимое количество оперённых стрел. Стрелы
ломались, гнили, а перья оставались. И их скопилось так много, что местечко
так и назвали: Нгармуф -- "Место, где много перьев".
За Нгармуф расположено местечко, которое никому нельзя посещать. Оно
называется Тиглаф -- "Запретное место". Отделяется от Нгармуф песчаным
бугром.
Нивхи мертвецов обычно сжигают. Но нельзя сжигать утопленников.
Утопленник не гибнет. Его забирает злой дух.
Утопленников хоронят на одном, священном месте. У чайвинцев этим
местечком и является Тиглаф. Туда нельзя ходить -- иначе тебя постигнет
судьба тех, кто здесь похоронен.
Севернее по косе есть бугор Чингай-ирнпг-уланг. Здесь некогда стоял
вырезанный кем-то идол, которому и поклонялись жители Чайво.
А ещё дальше к северу в залив выступает красивый мыс. Он покрыт
ягельником, травой. После утомительного сбора ягоды женщины выходили
отдыхать на этот мыс, где гуляет лёгкий бриз и меньше комаров.
А название этого местечка -- Хорккоф, то есть "Место приятного отдыха".
Чуть дальше Хорккоф Чайвинская коса сужается. Напротив перешейка далеко
в море простирается подводная мель. На этой мели обычно намерзает большая
льдина, на которую выходят полежать нерпы и лахтаки. У перешейка находилось
маленькое стойбище, посещаемое охотниками в сезон охоты. Оно называлось
Ез-во -- "Селение охоты во льдах". Теперь этого стойбища нет, но название
местечка осталось.
А ещё дальше к северу есть урочище с названием Нё-нё-раф. Там нивхи
ловили гусей и держали в неволе, чтобы потом, когда они оперятся, аккуратно
выщипать с них драгоценное перо для продажи. Нё-нё-раф -- "Жильё гусей".
На противоположном берегу узкого залива на мысу раньше стояло стойбище
Кинр-во, а мыс называется Кинр-во-вагр. Есть предание, в котором
рассказывается о трагическом конце этого стойбища.
В стойбище жили шесть братьев, удачливых добытчиков. Случилось так, что
все братья ушли на охоту. Дома осталась женщина с ребёнком в колыбели. В
отсутствие мужчин на стойбище напал медведь. Он задавил всех цепных псов.
Потом забрался в жилище братьев через томс-куты -- дымовое отверстие на
потолке. Зверь-разбойник задавил женщину, но ребёнка не тронул.
Вернулись с охоты шестеро братьев. По следам узнали о случившемся.
Шестеро братьев, сильных и храбрых мужчин, пошли по следу медведя-злодея.
Прошли они кустами, марью и на возвышении увидели зверя. Напали на него.
Копьями пропороли, саблями изрубили на куски. И сказал самый старший: они не
медведя растерзали, кинра -- злого духа -- убили. Обыкновенный медведь сам
не нападает на человека.
Вернулись братья в стойбище, совершили обряд -- похоронили женщину. И
покинули своё стойбище и назвали его Кинр-во -- "Селение кинра".
У Кинр-во в ложе залива заканчивается впадина, и отсюда идёт обширная
отмель. А впадина начинается от мыса. По внешнему виду мыс очень похож на
кита, вылезшего наполовину из воды.
Вот как в народе объясняют, почему в заливе есть впадина -- фарватер и
почему впадина не идёт до конца залива. Раньше залив был сплошь мелкий. В
один из дней из моря в залив Чайво вошёл кит. То ли за стаей мелкой рыбы
погнался, или какая другая причина заставила его войти в залив. Долго шёл
морской великан, пробивая глубокое русло. Прошёл кит по заливу вверх. И всё
бы обошлось благополучно. Но и тут на свою беду увидел кит на берегу
беременную женщину. И тут же обернулся землёй-мысом. Нельзя смотреть на
беременных женщин не только мужчинам, но и всему, кто имеет глаза. Иначе
каждого ждёт судьба кита.
Там, где прошёл кит, появилось глубокое русло -- фарватер. А за мысом
отмель так и осталась, потому что туда не прошёл кит.
Южнее Кинр-во есть местечко Хой-вызф. Здесь перед сезоном рыбной ловли
символически "кормили" духа рыбы хой -- тайменя, чтобы дух направил эту рыбу
в сети нивха. Когда какой-нибудь охотник или рыбак пристанет к этому берегу,
он обязательно должен принести жертву, бросить в воду пищу богов: мос,
клубни саранки, щепотку табака. Иначе, как считал нивх, ждёт его плохой
сон -- будут тревожить духи за непочтение к обычаям. И если тебя обойдёт
удача в рыбалке -- ругай самого себя.

----------
Last edit by: aborigen at 21.11.2010 21:42:24

НГА-БИЛЬ

Я люблю произносить названия вслух. Произношу по многу раз. Вслушиваюсь
не только в смысл слов, но и в звуки, составляющие их. Слушаю, как стихи.
Или музыку. Таинственные, они могут не только поведать что-то, но и вызвать
определённое настроение. И лишь потому, что звучат так, а не иначе.

Как-то у меня собрались поэты. И я высказал им свою мысль. Разговор
заинтересовал присутствующих. Среди моих гостей был армянский писатель
Карпис Суренян, с которым меня познакомили накануне. Он вмешался в разговор
и вот что рассказал.

Однажды французский писатель Люк-Андре Марсель присутствовал в Париже на
вечере армянской музыки. После исполнения одной из песен композитора
Комитаса писатель подошёл к пианистке и сказал: у народа, создавшего такую
музыку, должна быть хорошая поэзия. И если так, хотел бы ознакомиться с её
образцами. На другой день дядя пианистки, у которого нашлась поэма "Книга
трагедий" средневекового армянского поэта Григора Нарекаци, прочитал
писателю начало поэмы. Писатель внимательно прослушал и вдруг спрашивает: не
о таком ли предмете говорится в поэме? -- и... действительно угадывает
содержание прочитанного. Собеседник изумлён до крайности и спрашивает: знает
ли писатель древнеармянский язык? Последовал ответ:
-- Нет, не знаю.
-- Как же в таком случае вы поняли, о чём говорится в поэме?
-- Я угадал по звучанию слов и по музыке стихов.

Кстати, эта встреча имела замечательное продолжение.

Люк-Андре Марсель так увлёкся поэмой, что изучил армянский язык и
великолепно перевёл её на французский и издал отдельной книгой.
По-видимому, есть в звукосочетаниях почти неуловимая и трудно объяснимая
прелесть, какая-то сила, вызывающая у людей, чувствительных к словозвучаниям
и обладающих обострённым воображением, определённые ассоциации.

И я подобрал несколько названий. Среди них было название Нга-биль. Один
из поэтов сказал, что не знает языка, в котором эти звуки имеют смысловое
значение. Но тут же почему-то стал ходить взад-вперёд и беспрестанно с
какой-то внутренней сосредоточенностью повторять слова: Нга-биль...
Нга-биль... Потом остановился и, глядя куда-то мимо нас, вслух произнёс: "В
них что-то есть. Что-то светлое, радостное, весеннее..."

И я рассказал своим гостям о происхождении названия Нга-биль.

У нивхов с этим названием действительно долгое время было связано
радостное. Ещё и поныне ходит выражение: "Благополучно, как в Нга-биле".
Иронией судьбы это выражение сегодня звучит парадоксально. Некогда залив
Нга-биль был одним из самых благодатных мест Ых-мифа. В него впадает много
лососевых нерестовых рек, побережья богаты озерами с дичью. В окружающей
тайге водились соболь, лиса, медведь, олень и всякий другой зверь. Самым
замечательным было то, что в заливе много островов с крупными лежбищами
сивучей и нерп. Где водились рыба и зверь, там поселялся нивх. И в прошлом
веке на заливе Нга-биль стояло несколько стойбищ. К жителям благодатного
края ездили гости из самых отдалённых мест. Сюда приезжали не просто
погостить, но и промышлять крупного зверя.

А название залива в переводе означает: "Место крупных зверей".

Один из поэтов вдохновенно сказал: "Это же стихи!" Второй поправил: "Поэма!"

Почему-то я не рассказал до конца о судьбе залива. То ли потому, что
прервали меня, то ли потому, что не хотелось омрачать моих коллег. А я хотел
сказать ещё вот о чём. В начале нашего века у реки Катангли обнаружили
нефть. Впоследствии здесь появилась концессия -- нефтепромысел. Японцы
знали: они временно здесь хозяйничают, и вовсе не заботились о последствиях.
Брали нефть, а об окружающей природе не хотели думать. И нефть отравила
реки, берега, залив.

РЕКА КОРМИТ

Река Нга-биль некогда была щедрой кормилицей нивхов. На её
многочисленных нерестовых притоках стояли большие и малые стойбища. Основным
видом занятия жителей этих стойбищ была рыбалка и охота на таёжных и морских
зверей. Так же как и долина Тыми, долина реки Нга-биль славилась обилием и
благополучием.

В бассейне Нга-биля были поселения нескольких родов. За ними
закреплялись реки и урочища. Одни реки изобиловали нерестовой кетой,
другие -- горбушей, третьи -- тайменем. Особенно много рыбы входило в реку
Эвлазнги -- левый приток Нга-биля. И сюда на рыбалку съезжались жители
близлежащих стойбищ. А кеты шло столько, что создавалось впечатление: река
пошла вспять! Каждый рыбак мог заготовить рыбы сколько угодно. Естественно,
всё время, пока шла кета, люди питались свежей рыбой.

А нивхи знают толк в рыбе.
Они знают "сладкие" места в рыбине. Это плавники, брюшко, голова. Но
плавники и брюшко нужно варить, а голову едят сырой. Так зачем же хлопоты --
подавай голову! И её подавали. Столько, сколько просил каждый. Но ведь на
то, чтобы отрезать большую голову, нужно затратить какие-то усилия. Зачем же
тратить силу, когда можно вырезать лакомые места головы, не отрезая её саму!
А что делать с самой рыбиной, когда завалены все хранилища? С нею поступали
очень просто -- выбрасывали в реку... А река называется Эвлазнги, то есть
"Река, где вырезают лакомые места в голове рыбы".

С рыбой связано не только такое благо, как еда. Но с неё ещё и сдирали
кожу на одежду. Обработанная рыбья кожа шла на рубаху, на штаны, на верхнюю
одежду и на обувь. Мастерицы вышивали свои лучшие орнаменты на одежде из
рыбьей кожи. Жители стойбища Чо-изл-во, что располагалось на берегу
нерестовой реки того же названия, шили себе одежду в основном из кожи кеты.
А название стойбища переводится как "Селение, где одевают рыбу". (Имеется в
виду кожа рыбы.)

В лесах долины Нга-биля, в сопках и горах водился всякий лесной зверь.
Самой желаемой добычей считался медведь. Удача охотника-медвежатника
являлась радостью целого рода, который собирался на пир. Но ещё больше
счастья испытывали ахмалкхун -- "люди рода тестей". Они являлись почётными
гостями на медвежьем празднике и обычно увозили домой шкуру медведя.

У реки Эвлазнги раньше стояло стойбище Кукубангнь-во. Оно располагалось
рядом с высоким бугром. Об удаче жителей стойбища сообщали с бугра бубны.
Рокочущие звуки, отражаясь о сопки, далеко разносили радостную весть,
приглашая жителей долины на пир. А название стойбища означает: селение у
бугра бубнов.

Жители Тымской долины часто посещали Нга-биль. Они приходили охотиться
на морского зверя или просто погостить у сородичей, зная, что те одарят их
богатыми гостинцами и подарками.

Дорога из Нга-биля в долину Тыми пролегла по реке Аднги, которая берётся
у основания Нга-бильского хребта. Когда идёшь по реке вверх, она будто
упирается в стену гор. Её название так и переводится: "Река, уткнувшаяся в
стену".

Любопытно, что во время похода люди разных родов никогда не
останавливались на привал в одном месте. Каждый род имел своё место привала.
Это связано с тем, что они посвящали определённую местность своему родовому
духу, приносили ему здесь жертву, и родовой дух должен был
покровительствовать человеку в его трудном пути. Эти местности носят
названия родов: Лубочххаукканг -- "Роща рода Лубо-гун",
Тым-фингун-чхха-укканг -- "Роща людей Тыми".

Долина Нга-биля богата тополями.

А из тополя нивхи издавна мастерят быстроходные лодки-долблёнки.
Лодки нга-бильских мастеров славились повсеместно.
Все лодки не только Нга-бильского залива, но и близлежащего
Лунского залива сделаны в долине реки Нга-биль. Мне приходилось видеть
нга-бильские лодки за двести и более километров к северу.

----------
<i>Last edit by: aborigen at 12.02.2011 21:38:21</i>

Владимир Михайлович Санги - основоположник нивхской литературы, лауреат Государственной премии Российской Федерации, член Международной лиги защиты прав и свобод человека при экономическом и социальном совете ООН, заслуженный работник культуры Республики САХА (Якутия), общественный деятель (1935).

Родился 18 марта 1935 года в стойбище Набиль Ногликского района.

Начинал учебу в школе для нивхских детей, потом учился в русской средней школе. В 1952 году уехал в Ленинград на подготовительные курсы педагогического института им. Герцена, через три года поступил на первый курс географического факультета этого же института, одновременно учился на факультете физической культуры и спорта. Именно в эту пору В. Санги начал заниматься литературным творчеством: писал стихи и рассказы, часть которых печаталась в журналах «Костер», «Охота и охотничье хозяйство».

После окончания института В. Санги в 1959 году вернулся на Сахалин, преподавал в нивхской школе, затем был назначен инспектором по делам народов севера Ногликского райисполкома. По роду своей деятельности посещал отдаленные стойбища, встречался с нивхами и ороками, эвенками и нанайцами, записывал нивхские легенды и предания, которые вошли в его первую книгу «Нивхские легенды», изданную в Южно-Сахалинске в 1961 году. «Нивхские легенды» принесли В. Санги всесоюзную известность.

Следом за первой книгой выходят из печати сборник рассказов «Голубые горы» (1962) и стихи «Соленые брызги» (1962). В 1962 году В.М. Санги был принят в члены Союза писателей СССР.

В 1963 году во время создания в поселке Ноглики народного университета культуры (восьмого по счету на острове) единодушно был избран на пост ректора.

В 60-70-е годы появились новые крупные произведения писателя: повести «Изгин» (1969) и «Тынграй» (1970); романы «Ложный гон» (1965), «Женитьба Кевонгов» (1975), «Время добыч» (1977). «Женитьба Кевонгов» - одно из лучших произведений В. Санги, в нем ярко проявилось увлечение писателя историей своего народа, фольклором. На материалах нивхского фольклора построен сборник «Легенды Ых-мифа» (1967).

В 80-е годы в центральных издательствах выходит несколько сборников произведений В. Санги, в том числе «Избранное», включивших лучшие романы и повести, рассказы, сказки и очерки нивхского писателя. В серии "Новинки «Современника» издана эпическая поэма «Человек Ых-мифа» (1986), написанная по мотивам на4 родных сказаний.

Многие произведения В.М. Санги переведены на языки бывших союзных республик и зарубежных стран.
Будучи председателем комиссии по литературе и фольклору народностей Севера Союза писателей России, В.М. Санги много времени уделял составлению и редактированию сборников произведений национальных авторов, переводил на нивхский язык русскую и мировую классику.

В 1996 году писатель возвращается из Москвы на родовые земли в Ногликский район. В 2000 году издан двухтомник избранных произведений, включивший лучшие романы и повести, рассказы, сказки и очерки, получившие широкое признание в нашей стране, рисующие широкую панораму жизни нивхского народа. В течение ряда лет В.Санги избирался секретарем правления Союза писателей России, был первым президентом Общероссийской ассоциации народов Севера.

1 июня 2000 года В.М. Санги был назначен советником губернатора Сахалинской области по вопросам малочисленных народностей Севера. Задача, которая на него возлагалась, состояла в том, чтобы отслеживать реализацию федеральных региональных программ, направленных на экономическое и социальное развитие коренных малочисленных народов Севера, использование бюджетных и небюджетных средств, направляемых на эти цели. Кроме того, он принимал участие в подготовке проектов распоряжений, постановлений губернатора области, законов Сахалинской области по вопросам развития малочисленных народов Севера.

В 2002 году В. Санги - лауреат премии губернатора Сахалинской области, в 2004 году - лауреат премии Сахалинского фонда культуры. В марте - мае 2004 года по гранту министерства образования Японии и при участии Токийского государственного университета иностранных языков всемирно известной фирмой «50МУ» успешно переведены на цифровые носители произведения нивхского фольклора, собранные и сохраненные В.М..Санги. В числе записанного - нивхский эпос, исполняемый пением. Это первый случай - в более чем столетней истории исследований нивхского языка и фольклора - записи полного текста образца эпоса. Записаны также исключительно редкие образцы мифов, в том числе тотемных, исторические и родовые предания, лирические песни и другие жанры.

Награжден правительственными наградами: медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (1970 г.), орденом «Знак Почета» (1977 г.).

Мы живем в мужском мире - так поется в песне, однако может быть, ситуация изменилась.

Ученые говорят, что мужчины - вымирающий вид, потому что их гены постепенно угасают.

Всему миру грозит полноценный кризис спермы, а Россию он затронет более остальных.

Это спермо-ужастик - две головы, три хвоста или неспособность плавать стали практически нормой для спермы современного мужчины.

МАРГАРИТА АНШИНА, директор центра репродукции и генетики Фертимед: То, что раньше считалось бесплодием, теперь воспринимается иначе. 20 лет назад 200 миллионов жизнеспособных сперматозоидов на миллилитр считалось нормой. Сегодня достаточным количеством считается 15 миллионов.

Однако серьезные исследования спермы проводить не так просто - и до сих пор они никогда в России не проводились. Профессор ГалИмов был одним из первых исследователей. Он обнаружил, что более половины спермы его соотечественников не соответствует стандартам Всемирной Организации Здравоохранения.

ШАМИЛЬ ГАЛИМОВ, Башкирский государственный медицинский университет: Наше исследование показало не только количественные, но и качественные изменения среди российских мужчин. Их сперматозоиды фактически плавают в ядовитом супе.

В семени испытуемых был найден целый ряд ядовитых веществ, включая свинец, кадмий и даже ртуть.

И это еще не все.

ШАМИЛЬ ГАЛИМОВ, Башкирский государственный медицинский университет: В последнее время было отмечено, что всякий стресс - война, теракты, загрязнение окружающей среды - приводит к тому, что мальчиков рождается меньше, чем девочек. Это означает, что мужская хромосома более уязвима к внешнему воздействию.

Меньше мужчин сейчас означает меньше мужчин через поколения. Достаточно посмотреть на море бантов на линейке первоклассников, чтобы стало очевидно: девочек в России больше, чем мальчиков.

В семье Смирягиных - пять девочек.

СВЕТЛАНА СМИРЯГИНА, мать пятерых девочек: Со старшей Леной мы просто хотели ребенка - нам было не важно, мальчик это будет или девочка. Но когда я забеременела двойней, экстрасенсы клялись, что это мальчики и даже советовали имена - Артем и Федор. Теперь это Аня и Лиза. А вот Оля должна была быть Тимофеем. И лишь Мария так и была с самого начала Мария. Я счастлива была, что получилась еще одна девочка. Я бы и не знала теперь, что делать с мальчиком!

Это большая счастливая семья. Однако когда эти девочки будут готовы создать свои собственные семьи, они обнаружат, что российские мужчины вымирают - быстрее, чем в других странах.

До полного вымирания мужчин еще далеко, однако достаточный уровень тестостерона в таких местах, как это, скоро может стать редкостью. Коэффициент смертности российских мужчин растет, а средняя продолжительность жизни уменьшается, так что скоро эти крепкие парни превратятся в редкий вид.

Эта деревня с названием Девицы знавала лучшие времена - тогда девушкам составляли компанию молодые люди из села через речку под названием Парни. Теперь остались только девушки.

Мужчины в России живут в среднем до 60 лет - а женщины до 72. Эта разница в 12 лет - причина того, что средняя продолжительность жизни в России является наихудшей в мире. Ученые всего мира ломают головы в попытке спасти мужской род, а в самой России для сохранения российских мужчин делается очень мало.

ШАМИЛЬ ГАЛИМОВ, Башкирский государственный медицинский университет: К сожалению, национальных программ, нацеленных на защиту мужского здоровья, у нас не существует. Российский мужчина подвержен риску преждевременной смерти в 20 раз больше, чем европеец. Это последствия социального и экономического стресса 90-х годов, а также употребления табака и алкоголя.

Теперь, когда тревогу забили и местные ученые, вероятно, появился шанс на то, что российские мужчины еще успеют себя проявить.

Оригинал публикации: Russian men: an endangered species?

Опубликовано: 11/10/2011 16:49

Линк на страницу (откроется в новом окне)

Владимир Санги

Легенды Ых-мифа

Немного о себе и об этой книге.

Сейчас я не помню, что родилось раньше: голод, сказки или я. Но сколько помню себя, помню голод и помню сказки. Была зима, холодная, голодная и потому долгая. Мужчины из нашего рода ушли на войну. Не было видно, чтобы на нартовой дороге поднимали снежный вихрь сильные упряжки. Собаки уже давно но ели наваристой похлебки из нерпичьей требухи и, пожалуй, забыли вкус нежной душистой юколы. У престарелых каюров селения Чайво, что на открытом всем штормам и туманам побережье Пила-керкка (Пила-керкк-«Большое море». Нивхское название Охотского моря.), осталось не много собак - кормить нечем.

Бабушка, мать моей матери (она жила в соседней избушке), держала одну-единственную суку. Иссохшая, как прибрежная ольха, подслеповатая старуха верила, что наступит время, когда ее внукам потребуются сильные псы для упряжек. Верила и делала все, чтобы породистая нартовая сука не подохла с голода. Как-то разыгрался сильный буран. Нашу избушку занесло по крышу. Было темно, и я не знал, когда день, а когда ночь. Больная мать, чтобы как-то отвлечь мои мысли от еды, рассказывала чудесные сказки о таких же маленьких детях, как я, но живших так давно, когда еще не было нашей бабушки.

Летом я часто уходил с бабушкой в бухточку, что за селением. У бабушки с довоенных времен сохранилась сеть, короткая и рваная. Лодки мы не имели. Но бабушка однажды нашла простой и в то же время надежный способ ловить рыбу. В отлив вода отходит, обнажая широкую полосу песчаной косы. И бабушка как-то поставила колья прямо на обнажившуюся полосу и привязала к ним сеть. В прилив вода набежала на берег, затопила колья и сеть. А утром, когда вода отошла, мы нашли в сети несколько кетин, несколько камбал и бычков. Так мы и ловили рыбу.

Сеть часто рвалась. А чинить ее у нас не было суровой нитки. Но и здесь бабушка нашла выход. Вокруг много росло крапивы. Бабушка срезала ее ножом, сушила на солнце и у костра, сучила из нее прочную нитку и чинила сеть.

Вечерами во время прилива густой туман окутывал залив, и тогда становилось зябко. Бабушка разводила долгий ночной костер. Я садился у наветренной стороны, понемногу отогревался и слушал ленивое бормотанье приливной волны. Иногда в звуки прилива вплетался резкий всплеск. Я вздрагивал, настораживался, определяя, крупная ли добыча попала в нашу сеть. Когда раздавался сильный всплеск и сеть гудела от упругого натяжения, бабушка, обычно озабоченная и молчаливая, менялась в лице, облегченно вздыхала и начинала рассказывать чудесные сказки и необыкновенные тылгуры (Т ы л г у р - повествование о необыкновенных событиях из жизни нивхов.). Она рассказывала долго. Рассказывала до тех пор, пока отлив не обнажал берег или я не засыпал утомленный. Мой сон вместе с бабушкой охраняла нартовая сука, которая в будущие лучшие времена должна принести мне целую упряжку могучих псов.

Через несколько лет я пошел в школу. Жили мы в большом, двухэтажном старом здании интерната. Много дров требовалось, чтобы натопить его. А в бураны его продувало насквозь. Мы очень мерзли и спасались тем, что ложились рано - сдвигали кровати, накрывались четырьмя-пятью одеялами. И всегда ссорились за места посередине. Такие вечера мы отдавали сказкам.

В интернат съезжались дети из разных селений и стойбищ. И каждый привозил свои родовые тылгуры. Я же рассказывал мамины и бабушкины сказки.
...Прошло много лет. А любовь к тылгурам и нгастурам (Нгастур - древняя поэма о необыкновенных приключениях и подвигах того или иного безымянного героя.) не угасла. Наоборот, я только и жду, чтобы наступил тиф (Тиф - осень. Буквально: время становления дороги.), запрягаю собачью упряжку, и звонкая длинная песнь полозьев и бодрый ритм соскучившейся по бегу упряжки обещают мне новые предания и легенды моего народа.

Бабушка - она не дождалась, когда внук закончит учебу, «ушла» в Млых-во (Млых-во - потусторонний мир.) - верила, что наступит время, когда ее внук сможет заиметь большую, сильную упряжку. И такое время пришло...

В течение нескольких лет я разъезжаю по местам расселения моих сородичей. Пожалуй, нет на Ых-мифе (Ых-миф - так нивхи называли Сахалин.) селения или стойбища, куда бы я не заезжал. Если соединить все мои поездки - это обернется в тысячи километров пути и полные рюкзаки записей наблюдений.

А мои сородичи живут на Ых-мифе и в низовьях реки Амур. Плохо изучено прошлое моего народа, его культура.
Нивхи принесли в наш век первобытнородовые отношения. И эта особенность привлекала и привлекает ученых. Еще Фридрих Энгельс интересовался нивхами. Он с большим интересом прочитал работу профессора Л. Штернберга «Сахалинские пляки», высоко оценил ее и написал автору письмо. Именно у нивхов профессор Штернберг обнаружил классификаторскую систему родства и групповой брак и этим подкрепил и развил теорию знаменитого английского этнографа Я. Моргана, заново открывшего, по словам Ф. Энгельса, материалистическое понимание истории.

Едва ли не самым прекрасным в духовной жизни моего четырехтысячного народа являются сказки, тылгуры и нгастуры. В них раскрываются его думы, чаяния, устремления, прошлое и настоящее. В них можно найти многое из того, что безвозвратно кануло в Лету.

Первобытному человеку ничего не давалось легко. На каждом шагу его подстерегали трудности, опасности, часто стоившие жизни. А он боролся за свое существование, изобретал новые орудия промысла, приручал животных, обращая их в своих помощников.

Древний человек по-своему осмысливал явления природы, различные случаи из жизни племени. Все злое относил к козням милков (М и л к - злой дух.) и кинров (К и н р - злой дух, более могущественный, чем милк.) - злых сил, все доброе - к воле курнга (К у р н г - всевышний дух.) или разных ызнгов (Ы з н г - добрый дух.).

Длинными зимними вечерами под завывание пурги в одном из то-рафов (Т о - р а ф - зимник. Деревянное жилище, полузасыпанное землей, крытое корьем, с дымовым отверстием в потолке.) кто-то из местных или приезжих тылгуков(Тылгук - рассказывающий тылгуры.) повествует тылгур о человеке из какого-нибудь рода, о его необыкновенных похождениях. В нем много таинственного. В трудных для объяснения моментах рассказчика выручают воображение, фантазия, соответствующие его первобытному мышлению.

В тылгурах легко прослеживается действительное начало. Не зря сказители говорят: «Тылгур.- правда. Сочинять от себя - грех».
В тылгурах воспевается ум человека, его стремление к добру; зло высмеивается и наказывается. Во многих тылгурах можно найти попытку объяснить мир.
Когда жители стойбища узнают, что к ним приехал нгастук (Н г а с т у к - рассказывающий нгастуры.), они на время оставляют сопки и распадки, реки или заливы, чтобы собраться в просторном то-рафе и послушать нгастур.

Излюбленным мотивом нгастуров являются долгие походы героя в отдаленные края, чаще всего за невестами. В древней поэме причудливо переплетаются быль и небыль, действительное начало и выдумка. Сказитель - нгастук прибегает к невероятным преувеличениям, фантазии. И это делается преднамеренно, что недопустимо в тылгурах. Нгастур исполняется пением и речитативом. И от нгастука требуется не только захватить слушателя необычностью рассказа о похождении героя, но и поласкать его слух приятным красивым голосом.

Мне сейчас трудно вспомнить какое-нибудь селение или стойбище, где бы не рассказали тылгур или нгастур. В любом селении, в любом стойбище, в любом месте, где живет нивх, и сегодня можно услышать старинные тылгуры и нгастуры. И не только сказители могут поведать свои чудесные тайны. Пройдитесь по нивхским урочищам, всмотритесь в лиственничные рощи, оцепеневшие от какого-то страха, изогнутые какой-то злой силой, распростершие к небу искривленные руки - ветви; прислушайтесь к ночному разговору струй нерестовых рек; осмотрите обомшелые останки древних стойбищ - они поведуют вам свои таинственные истории. Только умейте слушать.

Почему хохочет куропатка

Когда ты пойдешь по тундре, обязательно где-нибудь поднимешь быстрокрылую суетливую куропатку. Она взлетит с шумным фурканьем и окатит тебя таким хохотом, что ты от неожиданности можешь свалиться с с ног. Но ты не подумай, что над тобой хохочет куропатка. Она смеется вот над чем.

Жила-была ворона. Жила себе и горя не знала. В ее долгой жизни было немного лет, когда она голодала - падали и отбросов вокруг всегда достаточно. Жила, жила себе ворона, но вдруг какой-то ветер сорвал ее с места, и полетела она в дальние края, туда, где не бывал ни один ее сородич. Летала она, летала и увидела цветущую долину и реку с множеством притоков - нерестилищ. На берегу реки ворона увидела какие-то сооружения - настилы, а на них положены тонкие шесты. А с шестов свисают гирлянды чего-то красного, солнечного, аппетитно пахнущего. Сделала ворона над берегом круг, села на крайний настил. Склонила голову набок - сверкнула голодным глазом, склонила голову на другой бок - сверкнула жадным глазом. И вспомнила ворона - в каком-то далеком году в ее долгой жизни от кого-то она слышала, что есть таинственная земля Ых-миф и жители ее едят необыкновенную пищу - юколу.

«Это и есть юкола!-возликовала ворона.- Я первая увидела ее!» Подскочила к шесту, сверху клюнула не саму красную юколу, а маккрма-воти. Откуда вороне знать, что жители Ых-мифа никогда не едят маккрма-воти - твердую, как дерево, постную хвостовую часть рыбины, с помощью которой подвешивают юколу к шесту. Колупнула маккрма-воти здесь, колупнула в другом месте, перелетела к следующему х'асу (X' а с - сооружение для вяления рыбы.) и там поклевала маккрма-воти.

В долине много х'асов, много разнообразной и вкусной юколы развешено на них. А вороне уж невтерпеж вернуться домой и похвастаться своим открытием. И в то же время ей хотелось отпробоватъ юколу во всей долине. И она только и знала, что перелетала с х'аса на х'ас, ковырялась в маккрма-воти.

И вот ворона взлетела над долиной и поспешила в свой край. Прилетела она в свой край, крикнула, чтобы все слышали:
- Кар-р-р, я ела юколу! Я ела юколу! Услышали жители того края неслыханную весть, окружили ворону. И потребовали показать юколу. Победно оглядела ворона присутствующих, нагнула голову, поднатужилась и изрыгнула какую-то массу. Потом на кончике клюва дала отведать каждому сородичу. Заахали сородичи, стали благодарить ворону, расхваливать ее на все лады и подняли такой шум, что он дошел и до Ых-мифа. Жители Ых-мифа поймали ветер с вороньего края, уловили запах того, что изрыгнула ворона, и сказали:

- Нет, это не юкола.
Первой об этом случае узнала куропатка. И ее охватил такой неудержимый смех, что она хохочет и по сей день.

Кыкык

Говорят, раньше лебеди были немыми птицами и лапки у всех были черными. Теперь всякий знает, что они кричат «кы-кы, кы-кы», за что и получили название «кыкык», и лапки у многих - красные. Почему лебеди стали такими? В стойбище, на берегу залива, жила маленькая девочка. Она очень любила играть на ровной песчаной косе: с утра до вечера рисовала прутиком разные узоры, строила из песка маленькие домики.

Еще она подолгу любовалась красивыми птицами, которые, как молчаливые белые облака, проплывали над ее стойбищем. Девочка ложилась на теплый песок и смотрела вслед стаям до тех пор, пока они не исчезали вдали.

Родители девочки очень любили свою Дочь. Но однажды летом умерла мать. Отец и дочь сильно горевали. Через месяц отец уехал в дальнее стойбище за новой мамой для своей маленькой дочери.
Отец привез красивую женщину с черными соболиными бровями и ресницами, похожими на кисточки ушей зимней белки, с толстыми, подобно хвосту черно-бурой лисицы, косами.
Мачеха сверху вниз посмотрела на девочку и ничего не сказала.

На другой день отец ушел на охоту. Девочка встала с восходом солнца и пошла на берег залива играть с волнами. Она играла долго, а когда солнце высоко поднялось над лесом, побежала домой завтракать. Вошла в дом и увидела: мачеха еще спит. Девочка тихо вздохнула, вернулась на берег и снова стала играть.

У самой воды она строила домик из морского песка. Набежавшая волна смывала его. Но когда волна отходила, девочка успевала построить новый домик. Так она и не заметила, как наступил полдень. Спохватилась, когда солнце стало сильно печь голову, побежала домой.

Мачеха еще спала. Наконец встала, принесла из амбара белую мягкую юколу и стала есть. Она даже не замечала стоявшую рядом девочку.
Мачеха прожевала последний кусок юколы, облизала жирные пальцы и, не глядя на девочку, бросила ей хвостик вяленой кеты. Девочка съела этот хвостик. И ей еще больше захотелось есть. Мачеха зевнула, отвернулась, снова легла спать.

Так настали для маленькой девочки тяжелые дни.

Отец добывал много зверя и дичи. Приходил домой только для того, чтобы принести добычу, и снова надолго уходил в тайгу. Все вкусные куски мачеха съедала сама.
Однажды отец спросил у жены:

- Жена моя, что-то дочь сильно похудела. Может быть, она больна?
Женщина ответила:

- Нет, здорова. Она уже большая, а по хозяйству ничего не делает, не помогает мне. Только знает целыми днями бегать! Бездельница! Как ее ни корми, она будет худой - так много бегает!
Как-то осенним вечером, когда птицы большими стаями улетали в сторону полудня, отец вернулся с охоты и лег отдыхать. Мать принесла жирную юколу и стала резать ее на тонкие ломтики. Девочка не ела с утра. Она подошла к столу, стала просить мачеху дать поесть. Мачеха молчала, как будто и не видела девочки.

- Дай мне поесть!-просила маленькая девочка.
- Отойди от стола!- был ответ.
- Дай мне поесть!- просила маленькая девочка.
- Отстань!-был ответ.
У девочки совсем стянуло животик. Голод так сосал ее, что она протянула руку за розовым кусочком. Когда ее рука дотронулась до юколы, мачеха ударила по ней острым ножом. Кончики пальцев так и остались на столе. Девочка убежала на теплый песчаный бугор, стала громко плакать. Из пальцев струйками стекала кровь. Девочка всхлипывала:

- Кы-кы, кы-кы!

В это время над заливом пролетали лебеди. Они услыхали голос плачущей девочки и сделали круг. Потом сели рядом с ней, окружили ее и принялись разглядывать. Когда они заметили, что из ее пальцев струится кровь, им стало очень жалко бедную девочку. Жалость птиц была так велика, что у них на глазах выступили слезы. Лебеди заплакали молча. Слезы росинками капали на песок. И там, где сидели лебеди, песок от слез стал мокрый. Большие белые птицы плакали все сильнее и сильнее, и вдруг у них пробился голос:

- Кы-кы, кы-кы, кы-кы!

Услышав их голоса, отец девочки вышел из дому, увидел, что его дочь со всех сторон окружили лебеди, бросился за луком и стрелами: хотел убить больших птиц.
Лебеди взмахнули крыльями. В тот же миг и у девочки из плеч выросли крылья - она превратилась в стройную лебедь с красными лапками.
Когда охотник выбежал из дому, стая лебедей уже поднялась в небо. В самой середине стаи летела молодая птица.

Все лебеди кричали:

- Кы-кы, кы-кы, кы-кы! Только молодая птица молчала.
Охотник схватился за голову, крикнул вслед улетающей стае:
- Дочь! Вернись! Ты будешь хорошо жить! В ответ раздалось только:
- Кы-кы, кы-кы, кы-кы!
Отец долго стоял у дома и, ссутулившись, печально смотрел вслед улетающей стае. Вот лебеди бисером повисли над морем. Вскоре они растаяли в лазурной дали.
Каждую весну над стойбищем у залива пролетали лебеди. И громко плакали: «Кы-кы, кы-кы, кы-кы!»

Медведь и бурундук

Ты, наверно, видел бурундука - маленького лесного зверька. И заметил: по всей его спине проходит пять черных полос. И конечно же, встав ранним июньским утром, едва солнце коснется своими еще не горячими лучами вершин деревьев, ты мог слышать этого зверька. Он обычно сидит на верхней ветке высокой ольхи и, совеем по-беличьи закинув пушистый хвост на спину, негромко зовет:
- Тут... тут... тут.
Если ты не замышляешь ничего плохого, бурундук поприветствует тебя наклоном головы, спустится на нижнюю ветку и скажет:
- Тут... тут... тут... А если ты вздумаешь поймать его, он пронзительно заверещит и, показав полосатую спину, юркнет в кусты. И вокруг станет настороженно-тихо: все лесные жители - зверье и птицы-попрячутся в дуплах, норах, расщелинах. Но стоит тебе уйти, как бурундук вскочит на ту же ветку и опять возьмется за свое:
- Тут... тут... тут.

Жил в лесу бурундук, пушистый желтенький зверек. Жил один. Всякий знает, что одному в лесу - невыносимо тоскливо.
Бурундук и подумал: если мне тяжело, то наверно, есть еще кто-нибудь другой, который тоже умирает с тоски.
И пошел бурундук по лесу искать себе друга.

Скачет бурундук от дерева к дереву, от куста к кусту, заглядывает под коряги и валежины, в расщелины и норы.
Встречает горностая. Спрашивает:
- Горностай, горностай! Тебе не скучно одному? Давай дружить.
Горностай отвечает:
- Нет, бурундук, мне не скучно. А ты все равно умрешь с тоски. Приходи ко мне завтра: я тебя съем.
Бурундук подумал: «Чем гнить в земле, уж пусть лучше съест меня горностай».
А так как до завтра было далеко, бурундук снова поскакал от дерева к дереву, от куста к кусту, заглядывая под коряги и валежины, в расщелины и норы.

Встречает лису. Спрашивает:
- Лиса, лиса! Тебе не скучно одной? Давай дружить. Лиса отвечает:
- Нет, бурундук, мне не скучно. А ты все равно умрешь с тоски. Лучше приходи ко мне завтра: я тебя съем.
Бурундук подумал: «Чем гнить в земле, уж пусть лучше съест меня лиса».
А так как до завтра было далеко, бурундук вновь поскакал от дерева к дереву, от куста к кусту, заглядывая под коряги и валежины, в расщелины и норы.

Встречает соболя. Спрашивает:
- Соболь, соболь! Тебе не скучно одному? Давай дружить.
Соболь отвечает:
- Нет, бурундук, мне не скучно. А ты все равно умрешь с тоски. Лучше приходи ко мне завтра: я тебя съем.
Бурундук подумал: «Чем гнить в земле, уж пусть лучше съест меня соболь».
А так как до завтра было далеко, поскакал бурундук от дерева к дереву, от куста к кусту, заглядывая под коряги и валежины, в расщелины и норы.
И вот бурундук встретил медведя. Медведь спал в тени под кустом кедрового стланика.
Бурундук схватил его за ухо и стал тормошить. Кое-как разбудил. Тот недовольно рявкнул:

- Чего тебе надо? Бурундук говорит:
- Медведь, медведь! Тебе не скучно одному? Давай дружить.
Медведь лениво поднял голову, зевнул и, не глядя на бурундука, вяло-сонно спросил:
- А зачем нам дружить-то? Бурундук отвечает:
- Вдвоем нам будет лучше. Ты большой, неуклюжий. А я маленький, ловкий. Я буду сидеть на дереве, сторожить тебя, когда ты спишь - а вдруг какая опасность идет.
- А я никого не боюсь,- говорит медведь.
- Тогда вместе будем собирать орехи. Медведь глянул на бурундука:
- Орехи, говоришь?..
- Да, орехи. И ягоду будем вместе собирать.
- Ягоду, говоришь?..
- Да, ягоду. И муравьев будем вместе ловить.
- И муравьев, говоришь?..- Медведь окончательно проснулся, сел.- И орехи, и ягоду, и муравьев, говоришь?
- Да, и орехи, и ягоду, и муравьев. Медведь довольно отвечает:
- Я согласен дружить с тобой.

Бурундук нашел себе друга. Большого, сильного. Никто в лесу не мог похвастаться таким другом.
Как-то встретил бурундук горностая. Тот обрадовался:
- А-а, пришел. Теперь я тебя съем. Бурундук говорит:
- А я дружу с медведем. Горностай испугался:
- С медведем?!
Поскакал бурундук дальше. Встречает лису. Та заплясала от радости:
- Наконец я дождалась. Теперь я тебя съем. Бурундук говорит:
- Я дружу с медведем. У лисы дух перехватило:
- С медведем?!
Поскакал бурундук дальше. Встречает соболя. Тот обрадовался:
- А я тебя давно жду. Теперь я тебя съем. Бурундук говорит:
- А я дружу с медведем.
Соболь так испугался, что птицей взлетел на дерево и уже оттуда спросил:
- С медведем?!

Живут себе бурундук и медведь. Быстрый бурундук находит богатые ягодные места и кусты кедрового стланика, сплошь усыпанные шишками.
Медведь радуется не нарадуется таким другом.
Вскоре медведь ожирел настолько, что ему стало трудно ходить. Он теперь больше отдыхал. И лишь изредка повелевал:
- Эй, бурундук, принеси-ка мне брусники. Или:
- Эй, бурундук, почеши мне спину.
Наступила осень. Впереди зима, долгая, холодная.
Бурундук беспокоится:
- Слушай, медведь, скоро зима. Нам надо сделать запасы.
Медведь лениво отвечает:
- Правильно говоришь, бурундук. Давай делай запасы!- а сам как лежал, так и лежит.
- Как же я один насобираю столько орехов и ягод? Ты ведь очень много ешь,- чуть не плачет бурундук.
- Сказано тебе, делай запасы!- сердится медведь.- А я выкопаю берлогу. Просторная она. Вот будет настоящее жилье! Не то что твоя нора.
И бурундук понуро поплелся заготовлять орехи. Но тут в небе появилась снежная туча. И бурундук стремительно поскакал по кустам - надо успеть заготовить орехи, а то снег спрячет их.
Бурундук сделал запасы.
А медведь залег в берлогу, подложил под голову лапу и заснул. Спал месяц, спал два - проснулся. Говорит бурундуку:
- Подай-ка мне орехи.
Наевшись досыта, медведь опять завалился спать. А запасов осталось немного. И бурундук стал экономить. Недоедает, чтобы дотянуть до весны. Съест один орешек, подойдет к выходу берлоги, вылижет иней, и ему покажется, что он сыт. Бурундук и не заметил, как он сильно отощал.
Кое-как дотянул бурундук до весны. Когда снег начал таять, медведь проснулся. Он потянулся, довольный, и сказал бурундуку:
- А здорово, братец, мы с тобой перезимовали! Потом похвалил бурундука:
- Молодец!-и провел лапой по его спине. Так и остались на желтой спине бурундука пять черных полос - следы медвежьей дружбы.
Когда снег сошел с земли, бурундук ушел от медведя. Медведь и не жалел: вокруг много сладких кореньев и муравьев.
Но в конце лета медведь вспомнил бурундука: пора готовить запасы. Он стал звать бурундука. Но тот не откликался.
- Изменник!- на всю тайгу заревел возмущенный медведь.
С той поры медведь всячески преследует бурундука. Он никогда не упустит случая разрыть бурундучью нору и разорить. Все мстит.
Как ни странно, бурундук жив и по сей день. Я его видел сегодня утром, когда шел опушкой леса. Он сидел на верхней ветке ольхи и, совсем по-беличьи закинув пушистый хвост на спину, призывно кричал:
- Тут... тут... тут.
Наверно, он думал, что кто-нибудь ищет дружбы с ним.

«Мудрая» нерпа

Жила в заливе нерпа. Жила и горя не знала. Днем она выходила на песчаный берег и сладко дремала под теплыми лучами летнего солнца. Выспавшись, она влезала в воду, долго резвилась в свое удовольствие. Потом ловила самых вкусных рыб - благо в заливе много всякой рыбы. Раздобрела нерпа от сытой жизни и стала поучать других зверей уму-разуму. Говорила вороне:
- Эх, ворона-ворона, голодные глаза. Живешь ты много лет, а ни разу не вкусила живой трепещущей рыбы. Все пользуешься падалью, несчастная. Мне жаль тебя. Надо было тебе родиться нерпой. Говорила зайцу:
- Эх, заяц-заяц, неспокойные ноги. Так много бегаешь по тайге за корьем. И все равно ты тощий, как сук ольхи. Мне жаль тебя. Надо было тебе родиться нерпой. Так и жила нерпа и поучала зверей и птиц.
Как-то поселилась в прибрежных кустах лиса.

Нерпа несколько раз видела лису, пыталась заговорить с ней, но та все уходила от разговора. И нерпа невзлюбила за это лису.
Все лето лиса кормилась мышами, ягодой, разоряла птичьи гнезда. Осенью она ловила мышей, подстерегала молодых, еще глупых птиц, грызла орехи. Зиму она пережила трудно. Кое-как дотянула до весны.
И вот голодной весной лиса вспомнила о нерпе. Вышла на берег залива и увидела: нерпа плавает в разводье. Облизнулась лиса. Но разве справиться ей с нерпой: та большая и сильная! И плавает нерпа в ледяной воде, где лиса не может продержаться и один миг. Но тут увидела лиса нерпенка. Жирного, беленького, еще совсем беспомощного. Нерпенок лежал на льдине невдалеке от берега.
Лиса выскочила на припай, заплясала, будто обрадовалась встрече с нерпой.

- Ты чего это пляшешь?- спросила нерпа.
- Как же мне не радоваться! Ведь я давно ищу встречи с тобой, мудрая нерпа!- А сама так и приплясывает, так и приплясывает. От голодного нетерпения конечно.
- Зачем я тебе?- спрашивает нерпа.
- Я очень прошу тебя, мудрая нерпа, научи меня счет вести.
- А зачем тебе еще счет вести?- удивляется нерпа. И, польщенная вниманием лисы, подумала: «Вот какая я мудрая - сама лиса пришла ко мне учиться».
- А затем, чтобы знать, сколько у меня друзей. Ты мой друг. И других нерп я хочу взять в свои друзья.
- Ну ладно, научу,- сказала нерпа.- Давай повторяй за мной.
Лиса пригнулась над кромкой припая, приготовилась.
- Раз,- сказала нерпа.
- Раз,- повторила лиса и коснулась лапой головы нерпы.
- Два,- сказала нерпа.
- Два,- повторила лиса, пронесла лапу от головы нерпы и коснулась воды.- Ой-ой-ой!-закричала лиса, затрясла лапой.
- Ты чего кричишь?- спросила нерпа.
- Лапу обмочила,- жалуется лиса.
- Встряхни ее, подержи на ветру,- посоветовала нерпа.- Тоже мне, воды боится. Надо было тебе родиться нерпой.
Долго ждала нерпа, когда просохнет шерсть на лапе лисицы. Дождалась и говорит:
- Давай по новой. Значит, раз... Лиса повторяет:
- Раз...
- Два...
Лиса повторяет:
- Два...- коснулась опять воды.
- Ой-ой-ой!-закричала она, затрясла лапой.
- Экая ты неловкая. Зачем же мочить лапу? - недовольно ворчит нерпа.
- Как же я могу не коснуться воды, когда никого там нет. Ведь ты - «раз», а на «два» никого нет. Получается не «два», а пустое место.
- Вот оно что!-усмехнулась нерпа и поплыла за подружками. Привела, выстроила их одну за другой и говорит:- Давай, лиса, продолжим. Значит, раз...
- Раз,- сказала лиса и вскочила на голову нерпы.
- Два,- сказала нерпа.
- Два,- повторила лиса и прыгнула на следующую голову.
- Три,- сказала нерпа.
- Три,- повторила лиса и прыгнула на третью голову.
- Четыре...
- Пять...- Скачет лиса по нерпичьим головам, только правит хвостом, чтобы не соскользнуть в воду.

При счете «девять» лиса доскакала до льдины, вспрыгнула на нее, обернулась и прокричала:

- А теперь не мешайте мне, я сама буду тренироваться в счете.
Отплыли нерпы подальше, чтобы не мешать лисе заучить счет. А лиса тем временем съела вкусного жирного нерпенка. И, когда наелась, вышла к кромке льда:
- Эй, нерпы! Я уже выучила счет! Приплыли нерпы к льдине, выстроились одна за другой. И лиса поскакала по их головам:
- Раз, два, три, четыре, пять, шесть... Доскакала до берега, выскочила на припай, полуобернулась, помахала пушистым хвостом:
- Спасибо! До свидания!..

А нерпа подумала: «Какая я мудрая - так быстро научила лису».

Тюлень и камбала

На севере Ых-мифа есть залив, отделенный от Пила-керкка - Охотского моря - песчаной косой. Это лагуна. Лагуна как лагуна: в ее чаше есть глубокое русло, в которое во время прилива вливается морская вода, а в отлив она бурно выливается обратно в море через узкий пролив; в лагуне есть и обширная отмель, она простирается к западу от голубого русла, постепенно переходя в пологий берег. Отмель вся заросла морской травой.
Когда ты поедешь ставить сети, не ставь их на мелководье. Здесь не поймаешь ни кеты, ни тайменя. Сети забьет морская трава, а нижние ячеи - камбала. И не простая гладкая, а звездчатка. Она вся покрыта колючими наростами, похожими на бородавки. Эта камбала обычно ложится на дно лагуны, плавниками накидает на себя ил, и ее не видно. А глянешь туда, где глубоко, увидишь на поверхности воды черную круглую голову тюленя. Она поворачивается влево, вправо, большие блестящие глаза словно ищут кого-то. Тюлень долго ищет, не находит, ныряет в глубь залива, но вскоре опять появляется на его поверхности, поворачивает голову влево, вправо.

Некогда звездчатка была похожа на других камбал. И ей это не нравилось. И поплыла она искать, с кем бы посоветоваться, как быть не похожей на остальных камбал.
Встретилась с навагой:

- Навага, навага, ты пришла в наш залив из дальних вод. Тебе не страшен даже седьмой вал. И ты видела много. Скажи мне, как сделать, чтобы не походить на остальных камбал?
Видавшая виды навага удивилась вопросу камбалы, покачала тупой головой, вильнула тонким хвостом и ушла в глубину.
А камбала обращалась и к корюшке и к тайменю. Но никто не мог помочь ей.

- Я помогу твоему горю!- сказал тюлень.- Только, чур, и ты поможешь мне.
- Конечно же! Конечно же!- обрадовалась камбала, подплыла к тюленю, погладила плавниками его усы.
В то давнее время тюлень был весь черный, и его можно было заметить далеко во льдах. А у тюленя, известно, много врагов: медведь, орел, лиса...
Тюлень принялся мазать камбалу потайной глиной. Долго и старательно делал он свое дело. Только и было слышно, как он сопит от усердия. На хвост камбале тюлень перенес веер северного сияния, плавники окрасил в цвет тихого заката над августовским заливом.

Камбала любуется собой - не налюбуется. Повернется то одним бочком, то другим, проплывет то над волной, то у самого дна.
Тюлень ждал, ждал, кое-как дождался, когда угомонится камбала.
- Теперь ты принимайся за меня,- говорит тюлень.- Я черный, и меня далеко видно во льдах. Сделай меня серым, чтобы я был незаметен и во льдах и на берегу.
- Мигом я это сделаю,- сказала камбала и стала мазать тюленя белой глиной.
Но у камбалы не было столько усердия, сколько у тюленя. Да и спешила она к своим сородичам, чтобы показать себя. Она нанесла несколько пятен и отстала.
- Фу-у-у, устала,- сказала она.
- Отдохни немного,- посочувствовал тюлень. А камбала повернулась и поплыла от него.
- Ты куда?- спохватился тюлень.

Камбала сильно ударила плавниками, только и видел тюлень ее плоскую спину. Тюленю стало страшно: он ведь теперь пестрый. Ему не укрыться ни во льдах, ни на берегу: во льдах его выдадут черные пятна, а на берегу - белые.
- Ах, так!- возмутился тюлень и погнался за камбалой. Долго длилась погоня. Но куда там: только тюлень раскроет пасть, чтобы поймать обманщицу, та ловко увильнет в сторону. Тогда разозленный тюлень схватил горсть крупного морского песка и бросил в камбалу. Так и покрылась камбала колючими наростами, похожими на бородавки.
С тех пор прошло много времени. Но и по сей день тюлень враждует с камбалой. Камбала прячется от грозного тюленя в траву на мелководье. Она ложится на дно лагуны, накидывает на себя ил, и ее не видно.
А пятнистый тюлень плавает на глубине, все ищет камбалу, не находит, ныряет до самого дна, всплывает на поверхность залива, поворачивает голову влево, вправо...

На болоте

Неподалеку от нашего селения есть болото с островками посередине. Берега его заросли густой травой. Большая красивая птица цапля давно поселилась на болоте и свила себе гнездо на сухом островке под тенистыми кустами. Она каждый год, как только сойдет с болота лед, прилетала на тот островок.

В солнечный день цапля любила тихо стоять на одной ножке, подтянув другую. Она закрывала глаза, думала свои думы. А думала она о прожитых днях, о хорошем летнем солнце, о сухом островке с уютным кедровым кустарником. Еще вспоминала она, как ей трудно преодолевать большие расстояния через леса и горы, реки и моря, чтобы уйти от зимы в лето и возвращаться назад, когда наступит в ее суровом краю тепло. Трудно совершать дальние перелеты, но птица знала, что в мире ничего нельзя изменить, что в ее краю всегда будет полгода зимы и надо на это время улетать. И радовалась, что природа наделила ее сильными крыльями. В летние тихие дни цапля взлетала над болотом и, раскинув широкие крылья, подолгу парила в восходящих струях нагретого воздуха. Она поднималась до самых облаков, кружила вместе с ними. И на нее с земли восхищенно смотрели другие жители болота: тонкоклювый кулик, который тоже умеет летать, но невысоко, и терпеливая, ленивая выпь, которая предпочитает длинные, быстрые ноги своим слабым крыльям. Они задирали кверху головы и от изумления цокали языками.

Покружив, цапля плавно опускалась на свой островок и снова грелась на солнце, стоя на одной ноге, и думала свои думы. Теперь она думала о том, что скоро прилетит цапля-отец и они вместе будут ладить остывшее гнездо. А впереди целое лето забот: ведь нужно выкормить и поднять на крыло всех детей!

Рядом с островком в болотной жиже жила жирная лягушка. Она тоже любила понежиться на солнце. Лягушка выползала на кочку, подставляла под теплые лучи свой холодный бок и лениво лопотала языком.
Говорила она обо всем, что видела или слышала. А когда не знала, что говорить, лягушка не находила себе места и прыгала по всему болоту, поднимая шум. И тогда из прибрежной травы высовывались другие жители болота: жуки, черви, мухи. И лягушка останавливала каждого, кого встречала, и заговаривала с ним.

Но жизнь болота тихая, в ней происходит мало событий. И лягушке стало невмоготу от скуки. Известно - у нее нет особых забот. Лягушке не надо вить гнездо, не надо вскармливать детей - выбросит икру в болотную воду и тут же забудет о ней. А когда нет забот, время тянется томительно.

Много раз видела лягушка, как цапля легко взмывает в небо. И лягушке захотелось туда же. Как-то вскарабкалась на кочку, собралась всеми силами и оттолкнулась. Взлетела лягушка над кочкой, раскинула лапки и уже думала, что парит, и от радости хотела крикнуть победное «Ква!», как почувствовала резкий удар в брюхо и всю глотку забило илом - лягушка шмякнулась в грязь.

Лягушка обалдела от боли. Потом, когда в глазах прошло помутнение, заметила в небе цаплю. И оттого что ей больно, и оттого что она не взлетела в небо, и оттого что в это время под облаками парила цапля, лягушку обуяла неукротимая злость и сердце защемила зависть.

Долго думала лягушка, как бы досадить цапле. Как только прошла боль в брюхе, нырнула в воду, всплыла у островка, спряталась в траве. И стала следить за цаплей. Цапля была не одна - к гнезду прилетела цапля-отец. Цапли занимались своими обычными делами: выправляли помятые перья, чистили их и грелись, медленно поворачивались грудью вслед за солнцем. До самого вечера прождала лягушка, но так и не нашла, к чему бы прицепиться. В ту ночь лягушка совсем не спала. Все от злости.

На другой день чуть свет лягушка вновь оказалась у островка. Было холодное туманное утро, и цапля-отец и цапля-мать спали в своем гнезде, уютно спрятав головы в перья на плече.
Лягушка осторожно без плеска нырнула в воду, поплыла в высокую траву и стала шептать на ухо жуку, червяку, мухе, своим сородичам - лягушкам, что вот, мол, цапли спят в одном гнезде. И хотя все болотные твари видели такое и раньше и не обращали на это никакого внимания, но в сей миг, когда услышали слова лягушки, удивленно переглянулись между собой, каждая из них приняла позу и с гневным возмущением высказалась в адрес цапель. Потом лягушка, дав тварям повозмущаться, многозначительно сказала:

- Видали, какие нахалы: они такое позволяют на глазах у всего болота! Вы только представьте, что они делают зимой, когда мы все спим!

Лягушка замолчала, наслаждаясь произведенным впечатлением. А вокруг поднялся невероятный галдеж. Молва о цаплях с быстротой молнии обошла все болото, и его жители, каждый добавляя невероятные подробности, судачили об услышанном. И все они были едины в своем осуждении. Только кулик и выпь недоуменно вертели головами на длинных шеях, но так и не смогли понять, из-за чего весь этот шум.
Шум на болоте не утихал, наоборот, с каждым днем он усиливался. И дело дошло до того, что цапля застонала, взмахнула крыльями и улетела. Вслед за нею поднялась цапля-самец. На островке осталось их гнездо. Оно остыло, его били и дождь, и град.

А лягушка и по сей день, где бы она ни находилась, без устали лопочет, все рассказывает о цаплях. И косит одним глазом на кулика и на выпь: летайте, летайте, скоро долетаетесь. Я и до вас доберусь...

----------
<i>Last edit by: aborigen at 18.02.2012 20:49:27</i>

1. ДЕДУШКА ЛУЗГИН И РЕБЯТА

Волны шумно выбрасывались на песчаную косу, били в прибрежные дюны,
рушили их склоны. Они слизывали с косы песок и прозрачные, разноцветные
камешки. Берег завалили груды зеленовато-бурой скользкой морской капусты,
остро пахнущей йодом; мелкие, похожие на оладьи, медузы. Между ними белели
большие ракушки. В жёлтой пене, путаясь в обрывках морской травы, неуклюже
копошились длинноногие крабы. Большие серые чайки-поморники с хищным
пронзительным криком набрасывались на них.
Дед Лузгин прищурил узкие, в сетке морщин глаза, глянул из-под узловатой
руки на небо, на колышущийся после шторма залив. И, будто освободившись от
тяжести, глубоко и облегчённо вздохнул.
Рядом, бросая на дедушку вопрошающие взгляды, незлобливо переругиваются
два босоногих мальчика. В руках у них шишки кедрового стланика.
-- Шторм кончился! -- нарочито громко сказал мальчик в чёрной рубашке.
Другой мальчик, в голубой тенниске и закатанных брюках, закричал.
-- Молчи, Урьюн! Что ты понимаешь? Тоже мне -- моряк: языком бряк, а в
голове -- звяк.
Мальчик в голубой тенниске хорошо знал своего дедушку: дедушка не любит,
когда его опережают, а нетерпеливый Урьюн выскочил не вовремя и мог
испортить дело.
Урьюн, недолго думая, ответил:
-- Колка -- друг бурундука: он расселся на суку и орехи шелушит, никуда
он не спешит. -- И, довольный своим ответом, состроил рожицу.
Колка насупился и показал кулак.
Дедушка не обратил внимания на препирательства ребятишек, медленно
повернулся, не спеша направился к х'асу -- помосту, где сушатся рыболовные
снасти и вялится рыба.
Мальчики неотступно сторожили деда, и, когда он взялся за снасти, Урьюн
подпрыгнул с радостным криком:
-- Ура-а-а-а!
Тут и Колка не мог сдержать радость, он бросился на Урьюна, и друзья
закружились, крепко обнявшись.
Вот уже снасти и лодка-долблёнка подготовлены К завтрашнему походу.
Галя, стройная девушка, с чуточку раскосыми глазами и двумя тяжёлыми
косами, встала сегодня рано.
Ей радостно и немного грустно. Радостно оттого, что её мечта учиться в
Ленинграде сбывается. А грустно... Разве не будет грустно без матери,
старого доброго Лузгина, неугомонного и любознательного Колки?
Как только солнце ударило в окно, Галя вышла на берег залива. Она села
на склон бугра и, подперев голову ладонями, задумчиво смотрела на залив. Он
блестел так, будто на его поверхности беспрерывно переворачивали тысячи
перламутровых раковин. Из-под ног осыпается песок. Осыпается тонкими
струйками. Песчинки, падая, захватывают соседние песчинки. И вот уже не
струйка, а ручей стекает в воду.
Тишина.
Лишь изредка слышится ленивый лай сытой собаки, да лёгкий плеск
напоминает, что на берег змейкой наползла волна.
Коса бугристой, бородавчатой клешней гигантского краба отделила залив
Чайво от моря. Море даже в тихую погоду тяжко вздыхает, будто грозится, что
оно ещё покажет себя.
Нежаркое солнце медленно плывет над прозрачным туманом. Постепенно рябь
разбивает залив. И вот он шевельнулся и стал медленно выливаться в море --
начинался отлив.
Неожиданный в этой тишине стук вывел Галю из задумчивости. Оглянулась:
дедушка Лузгин перенёс шесты в лодку, и те гулко ударились о её днище.
Вскоре появились Колка и Урьюн, взлохмаченные от сна. Они несли мешки с
провизией, чайник, кастрюлю. У Колки через плечо висело ружьё. Ружьё подарил
дедушка, когда Колка приехал домой на каникулы. И всё лето Колка стрелял по
банкам -- тренировался. Банки -- удобная мишень: они звонко звякают, когда
попадёшь в них, и совсем не надо после каждого выстрела бегать смотреть,
точно ли ты стреляешь.
У Урьюна нет ружья. Но он верит: когда-нибудь и у него будет своё ружьё.
А пока он охотился на бурундуков и на куликов с рогаткой.
Галя сбежала с бугра, помогла принести лёгкие вёсла. А когда охотники
уселись -- Колка и Урьюн за вёслами, дедушка Лузгин на корме, -- Галя
оттолкнула лодку:
-- Удачно идти!
Колка и Урьюн одновременно взмахнули правыми вёслами, занесли их,
поддавшись вперёд, аккуратно, без всплеска, погрузили в упругую зеленоватую
воду -- сделали первый гребок. Вода у лопастей взбилась, с урчаньем
завихрилась кругами. Не успели правые весла закончить гребок, как левые,
сверкнув лопастями, занеслись для нового гребка. И так, -- ритмичные взмахи
одними вёслами, потом другими, правыми -- левыми. И лодка пошла упругими
длинными толчками. Дедушка помогая ребятам, загребал рулевым веслом -- лодка
уходила в сияющее марево.
Галя вернулась на бугор. И долго сидела в глубокой задумчивости. Тёплый
ветер лениво шевелил подол её платья, редкие чайки кричали пронзительно,
будто хотели оживить залив.
Вдруг она почувствовала прикосновение к плечу. Повернула голову -- за
спиной стояла мать. Поверх тугой косы с седыми прядями повязана яркая в
голубую полосочку косынка. Сетка морщинок у глаз обозначилась резче -- мать
улыбалась. Галя ответила тоже улыбкой. Обеим не хотелось нарушать тишину.
Лёгкая грусть и эта утренняя в дымке тумана тишина мягко и неслышно
переплетались между собой и, казалось, порождали друг друга.
Мать смотрела через залив на далёкие горы, голубые и плавные, как
застывшие гигантские волны. Что занимает мать в эти минуты, Галя не знает.
Только видит: глаза матери широко раскрыты, и в них задумчиво играют блики,
отражённые от утреннего залива.
Галя легонько прикоснулась к сильной, жёсткой руке матери:
-- Бригада уже собралась.
Мать ласково погладила голову дочери. Руки матери пахнут морем, солью и
рыбой. Галя любит эти руки. Когда училась в педучилище вдали от родного
посёлка, она остро чувствовала, как ей не доставало сильных рук матери. Они
приходили к Гале, когда она ложилась спать. Нежные руки убаюкивали её...
Мать ступила на склон бугра. Из-под ног потекла струя песка. Но рыбачка
легко переступила и через секунду уже была на твёрдой прибойной полосе
берега, обнажившейся в отлив.
Как треск ледяного панциря в мороз, раскалывает тишину резкий звук -- у
причала заводят мотор. Пузатые со вздёрнутыми носами лодки-моторы тянут к
дальним тоням караваны неводников и рыбниц.
Дед Лузгин вёл лодку к острову Хой-вызф. Этот остров издавна известен
тем, что на его прибрежной отмели водятся крупные таймени.
Дедушка целый год не выезжал к Хой-вызфу: не было особой нужды. А теперь
есть причина: надо же показать ребятам места обитания тайменя. Да и пора
посвящать их в тайны охоты и рыбной ловли. Они, конечно, каждый день торчат
на берегу с колхозными рыбаками. Но те ловят только сельдь, которая идёт в
залив косяками. А таймень косяками не ходит. Вот его и не ловят рыбаки.
Дедушка решил угостить ребятишек вкусной пищей предков. На днях уезжает
Галя, дочь младшей сестры Лузгина рыбачки Ласкук. Уезжает далеко. Она
говорит: если даже ехать на самой быстрой упряжке собак, много месяцев уйдёт
на дорогу. Глядишь, где-нибудь застанет лето, и придется ждать нового снега.
Туда и обратно двумя зимами не обернёшься. А если идти пешком...
Скоро уедет и Колка. Он, правда, приезжает домой на каникулы. Но четыре
месяца разлуки -- это не выйти во двор и вернуться. Оба -- и Галя, и
Колка -- очень любят нежное мясо крабов, густую, как кисель, похлёбку из
кеты и морской капусты, варёные ракушки.
В школе детей кормят супами, кашами, мясными консервами, картошкой,
компотами и всякими другими мудреными кушаньями. Эта пища вкусна, но она
несерьёзна, думает дед. Рша-дурш -- кровавый шашлык у костра -- вот это
пища. Правда, дети приезжают из интерната подросшие и здоровые. Привыкли
нивхские дети к русской пище. Привыкли. Ну что ж. Времена другие -- и пища
другая. Да и люди сегодня не такие, как прежде. Многие умеют управлять
машинами. Лузгин раньше полагал, что только русским подвластны эти железные
чудовища. Ан нет, и нивхи, оказывается, могут с ними сладить. Новые
времена -- новые люди!
И тут в памяти всплыл Паргин -- сын Лузгина, отец Колки. Печально
налились глаза деда. Морщинки-трещинки ещё резче обозначились на его
коричневом обветренном до жухлости лице. И он, ссутулившись, поёжился, хотя
было не холодно. Паргин был отличным рыбаком и отличным борцом. На всех
праздниках выходил победителем в нивхской борьбе. Не было никого в селении
сильнее Паргина. Зимой на лесозаготовке, спасая товарища, он угодил под
лиственницу. Крепко его помяло. Около года пролежал Паргин в больнице.
Выписавшись, снова стал помогать в колхозе, хотя получал пенсию, говорил, не
может жить без работы.
Но теперь он часто болел. Иногда бывало так плохо, что казалось --
смерть рвёт когтями его тело. Но Паргин говорил Лузгину: «Ничего, отец, мы
народ не из хлипких. А вот посмотришь на Колку лет через девять-пятнадцать.
Это будет другой человек. Совсем не такой, как мы. Колка станет врачом. Он
изгонит из человека все недуги». Паргин почему-то считал, что врач -- самая
важная на земле должность.
Паргин перенёс три операции. В позапрошлом году была четвёртая. Не
вынес.
«Я-то, возможно, и увижу Колку-врача. Если, конечно, Курн-Всевышний --
будет милостив ко мне», -- подумал старик.
Ещё и по сей день Лузгин недовольно ворчит, когда видит, как здоровые
возмужалые парни вместо того, чтобы работать или добывать морского зверя,
преспокойно разъезжаются на учёбу.
Галя закончила в прошлом году педагогическое училище, проработала в
школе год и нынче едет учиться в институт. Эх, сколько же можно учиться?
Гале пора выходить замуж, а она едет учиться. Колке тоже скоро в школу.
Целых четыре месяца его не будет дома.
Дедушка Лузгин весь ушёл в думы. И Колка тоже задумался о своём. Его
мысли о предстоящей охоте вскоре заменились другими -- о школе.
Колку уже занимает один вопрос. Он сам наблюдал: зимой солнце находится
низко над землёй. А солнце -- оно очень горячее. От него жару больше, чем от
лесных пожаров. И вместо того чтобы на земле стоять жарким дням, вдруг --
снега и страшные морозы! Колка хотел спросить деда, но всё забывал. Уж
дедушка-то знает, почему так происходит. И Колка решил, что сейчас, когда им
ещё долго ехать и разговора нет, самое время спросить.
-- Дедушка, скажи, почему зимой бывает холодно? Должно быть наоборот --
тепло, даже жарко -- ведь зимой солнце низко, у самой земли. Летом, когда
солнце высоко, и то вон какая жарища бывает. А тут -- у самой земли.
Вопрос был неожиданным. И дед, который, казалось, знал всё в мире,
прямо-таки оторопел. Он сделал вид, что вопрос совершенно неинтересен, и
сердито прикрикнул на Колку:
-- Не топи вёсла! Ты что -- меряешь глубину залива?
Колка недоуменно глянул на лопасть весла. Вроде бы всё верно: и замах, и
погружение.
А дед подумал: «Откуда у нынешних детей берутся такие вопросы? Хоть
убей, я бы такого не придумал».
И где-то глубоко-глубоко в душе шевельнулся ответ: это идёт от школы. И
дедушка подумал: толк всё-таки есть от учёбы. Люди становятся образованными:
могут и лекцию прочитать, и беседу провести, и написать всякий документ.
Только уж очень долго учатся.
Солнце, будто собака на цепи, обежало полнеба и повисло над голубыми
горами, что возвышаются посредине Сахалина.
Начался прилив. Залив вскоре наполнился водой, вздулся и лениво отдыхал,
словно насытившийся сивуч.
Остров Хой-вызф небольшой. Покрыт высокой травой и низкорослыми кустами
ольшаника и кедрового стланика. Песчаный берег полого спускается к воде.
Первым выскочил на остров Урьюн (он сидел впереди) и подтянул долблёнку.
Втроём перетащили вещи на берег.
Вокруг разбросано много валежника, и собрать его для костра -- дело
нескольких минут. Пока ребята собирали валежник, дедушка поставил палатку.
Потом разжёг костёр и дал ребятам полбуханки чёрствого хлв-ба, мягкую
кетовую юколу, нерпичий топлёный жир. И ребятам показалось -- ничего вкуснее
они никогда не ели.
Ребята устали и после еды хотели отдохнуть, но дедушка сказал:
-- Таймень любит закат и приливную воду. Надо на ночь поставить сеть.
От острова шла обширная отмель, заросшая морской травой.
-- Сюда на нерест приходит селёдка, камбала и другая рыба, -- сказал
дедушка, кивнув в сторону отмели. -- Вот и пасётся здесь таймень.
На заливе -- ни одной морщинки, будто его тщательно отполировали.
Казалось, само солнце расплавилось в заливе, и вода была тяжёлая,
оранжево-жёлтая.
Вскоре невдалеке звучно плеснуло, потом гладь залива вспорол бурун --
словно под водой у самой её поверхности протащили бревно. Бурун, расходясь,
всколыхнул морскую траву, лежащую на дне.
-- Началось, -- сказал дедушка как-то таинственно и радостно.
Урьюн и Колка сидели за вёслами и, подгребая, держали лодку на одном
месте. А дедушка с силой вонзил шест в илистое дно, повис на нём, водя из
стороны в сторону и вгоняя поглубже. Дедушка поставил пять шестов и протянул
между ними сеть. У сети крупные ячеи: в одну может пройти сразу два Колкиных
кулака. «Дедушка ловит только большую рыбу», -- с гордостью подумал Колка.
Солнце уже давно закатилось за горы. Земля ещё отдавала теплом. Но
туман, повисший над заливом тонкой неподвижной пеленой, незаметно наползал
на берег, обволакивая кусты и травы. От залива несло сырым холодом.
Холод потихоньку пробрался ребятам под одежду. Но голова наливалась
тяжестью, веки слипались.
-- Холодно как, -- тихо протянул Урьюн. У него зуб на зуб не попадал.
Дедушка возился у костра, налаживая долгий ночной огонь. Пламя озаряло
его лицо, грудь, отбрасывало от него длинную, изломанную у кустов тень.
-- Лучше бы вам в палатку, -- сказал дедушка.
-- Мы ещё немножко посидим, -- попросил Колка.
-- Тогда наденьте телогрейки, -- сказал дедушка.
Колка нехотя поднялся. Ребята накинули на плечи телогрейки и снова
уселись под куст кедрового стланика. Слабый свет от костра доходил до
первого шеста, освещал его, и казалось: белый шест стоймя плывёт в белом
тумане над водой.
-- Что будем делать, если поймаем большую рыбу? -- сонно спросил Урьюн.
-- Просто положим в лодку, -- так же сонно и безразлично ответил Колка.
-- А если она будет очень большая?
-- Пусть будет очень большая, -- сказал Колка.
-- А если очень и очень...
И тут же Колка услышал посапывание друга. И ему вдруг стало почему-то
тоскливо-тоскливо. Потом он почувствовал: под телогрейкой тепло...
Дедушка Лузгии насторожился: на берегу подозрительно тихо. Неужто ребята
заснули? Он подошёл к ним -- ребята спали сидя, в неудобных позах. Дедушке
жалко ребят -- устали. Ещё бы -- гребли целый день. Надо бы им в палатку, да
вот решили сами посмотреть первый улов. И тут старик поднял голову, чутко
вслушался в ночь. Надо быть прирождённым рыбаком, чтобы по неуловимым
приметам узнать: в сеть вошла рыба.
-- Хы! -- сказал дедушка и спустился к лодке. Загремел вёслами.
-- И на-ас возьми-и-и! -- завопил Урьюн, проснувшись каким-то чудом.
Сон как рукой сняло. Ребята помчались вниз, забрались в лодку.
Дедушка только и успел сказать:
-- Осторожно! Перевернёте лодку!
Таймень, запутавшись в сети, стоял неподвижно, будто спал. Урьюн
запустил руки в воду -- вода показалась тёплой. Урьюн осторожно протянул их,
пытаясь обхватить большую тупую голову. И тут таймень резко изогнулся,
ударил широким, как лопасть весла, хвостом, обрызгал Урьюна: аж потекли по
лицу ручьи. Таймень рванул в сторону, и Урьюн, откинувшись, упал на сиденье.
Ребята беспомощно оглянулись на дедушку.
Дедушка заработал рулевым веслом, протолкнул лодку чуть вперёд. Привычно
перебрал сеть. Рыба с неимоверной силой тянула вглубь. И дедушка понял:
живую трудно одолеть. Он полез рукой под сиденье, загремел там чем-то и
вытащил колотушку, похожую на гигантскую трубку. Дедушка выбрал миг и
хлёстко опустил тяжёлую колотушку.
Ребята помогли выпутать рыбину и втроём с трудом перекинули её через
борт.
-- Ого какая! -- сказал Урьюн, еле отдышавшись. -- Больше меня, --
добавил он так, словно хотел сделать рыбине приятное.
Ложась спать, Колка думал об одном: не проспать бы утреннюю зарю. Потому
и проснулся раньше, толкнул Урьюна. Но тот, повернувшись на другой бок,
снова захрапел.
-- Ладно, спи. Тебе всё равно нечего делать, -- сказал Колка и вышел из
палатки.
Солнце только поднялось над заливом и неярким красным шаром просвечивало
сквозь утренний туман. Дедушка сидел у костра, мирно дымил трубкой.
-- Закуси, -- оказал он.
Колка сел завтракать. И тут вылез Урьюн. Протерев глаза, он молча
уставился на костёр. Расчесал пятернёй волосы и лишь тогда сказал:
-- Доброе утро.
-- Здорово! -- ответил Колка. -- Будешь есть?
-- Конечно, -- сказал Урьюн и посмотрел на Колку. Его взгляд говорил: ты
уплетаешь, а я что -- не такой?
Колка торопливо допил чай, забросил за плечо ружьё и вышел к береговой
круче. И увидел: в лодке лежало ещё два серебристо-красных тайменя, поменьше
первого.
Колка хотел под прикрытием прибрежных кустов уйти к дальнему мыску, но
его нагнал Урьюн:
-- Давай вместе поохотимся.
-- Ты только мешать будешь.
-- Я? Да я лучше тебя умею подкрадываться, -- заявил Урьюн. -- Смотри,
вот как надо.
Он прыгнулся, неслышно обошёл куст стланика и показался с другой
стороны.
Уже начался отлив. Ребята шли по-над берегом и на мысках выглядывали
из-за кустов, чтобы осмотреть берег. На песке суетились маленькие кулики.
Охотники не трогали их и шли дальше.
Но вот Урьюн остановился, вгляделся во что-то и быстро присел. Колка
глазами спросил: кто там?
-- Гуси, -- шёпотом сказал Урьюн.
Колка осторожно выглянул из-за ольшаника: у самого берега плавали
большие остроносые пёстрые птицы.
-- Сам ты гусь, -- сказал Колка. -- Крохали.
Охотники прошли ещё немного берегом, опустились на четвереньки и
поползли. Колка неслышно раздвинул высокую траву, тихонько выставил ружьё,
навёл мушку на табунок из четырёх уток.
Утки и не подозревали об опасности, плескались в воде, чистили перья.
Колка выждал и, когда табунок сошёлся поплотнее, положил палец на спусковой
крючок. А Урьюну захотелось увидеть, как поведут себя утки, когда их накроет
дробовой снаряд. Он подполз к самому обрыву и, боясь упустить выстрел, резко
поднял голову. Чуткие, осторожные крохали тут же ударили крыльями и
часто-часто замахали ими, трудно набирая высоту.
Чувствуя вину, Урьюм прятал глаза. Колка же готов был обрушиться на
Урьюна с кулаками.
-- Надо было стрелять влёт, -- оправдывался Урьюн.
-- «Влёт, влёт», -- чуть не плача, передразнил Колка и сердито толкнул
Урьюна в плечо: -- Иди-ка, «Влёт», к палатке.
Урьюн понуро возвращался к палатке. Дед Лузгин успел снять сеть --
сильное течение набило ячеи морской травой.
Чтобы рыба не увяла, дед накрыл её травой и ветвями кедрового стланика.
А сам взял тык -- берестяную посуду -- и не спеша направился в обход острова
по обнажившемуся песчаному берегу. С ним пошёл и Урьюн. Дедушка разгребал
ногой груды морской травы, выбирал широкие ленты морской капусты и большие
округлые ракушки. Урьюн поймал несколько крабов, что затаились в траве.
К полудню тык отяжелел. И дедушка с Урьюном повернули назад.
Они решили пересечь остров -- так путь короче.

2. ВСТРЕЧА НА БОЛОТЕ

Дед нёс на сгибе руки тяжёлый тык. А Урьюн отстал -- он наткнулся на
голубицу и рвал её горстями. Урьюн любил голубицу и никогда не проходил мимо
неё.
Дедушка вышел к травянистому болоту и увидел необыкновенную птицу.
Большая, с белого лебедя, она стояла в воде на длинных ногах, длинным клювом
ловила что-то и, закинув голову, жадно глотала. Хвост не то вороний, не то
петушиный. Что за птица? И откуда она взялась?.. Дедушка стоял нерешительно,
соображая, что предпринять. И всё время, пока стоял, дедушку мучил вопрос:
что это за диковинная птица? Неужели Семипёрая?
Дедушка заволновался. Встреча с невиданной птицей увела Лузгииа в
далёкое детство. Он вспомнил легенду, рассказанную старейшим рода и тоже в
какой-то из дней Посвящения в Охоту. В легенде говорилось о том, что есть на
земле редкостная птица -- Семипёрая. Она прилетает со стороны полудня и
приносит с собой счастье. Старик сщурился в улыбке, вспомнив легенду. Но
невиданная птица, однако, разожгла любопытство старого человека.
Лузгин пожалел, что рядом нет Колки -- у него ружьё. Но птица, заметив
человека, не улетела, как сделал бы лебедь. Наоборот, она пошла навстречу.

Колка возвращался с охоты. На его поясе висели два кроншнепа -- больших
жирных кулика. Он был доволен: на прощание угостит своей добычей сестру
Галю.
Колка важно шёл по берегу, но тут из-за поворота выскочил Урьюн:
-- Мы поймали большую птицу. Ух и ноги у неё! Как жерди! А клюв -- вот
такой! -- Урьюн показал на всю длину своей руки.
Но Колка оборвал друга:
-- Язык у тебя такой, -- и тоже показал на всю длину своей руки. -- И
как мокрая тряпка на ветру: шлёпает во все стороны.
-- Не веришь да? Не веришь? -- оскорблённый Урьюн подступил к Колке. --
Если я вру... Если я вру... -- Что-то подкатило к горлу и голос сорвался.
Колка понял, что напрасно обидел Урьюна. И, чтобы как-то сгладить свою
вину, спросил:
-- На самом деле такая птица?
-- Я сказал: не вру! -- победно ответил Урьюн.
Друзья побежали к палатке.
Птица расхаживала около палатки, опустив потрёпанное крыло. У неё всё
было длинно: и ноги, и шея, и клюв.
Она не чуждалась людей, шла на зов. Колка потрогал большой клюв. Он
крепкий, как кость.
-- Откуда такое диво?
-- Как попало сюда?
-- Что за птица?
-- Семипёрая, должно быть, -- загадочно отвечал дед.
-- Семиперая? -- удивились ребята и попросили: -- Расскажи, дедушка, что
это за птица -- Семипёрая.
-- Семипёрая птица -- птица Счастья, -- отвечал дед, садясь на сложенную
пополам телогрейку.
-- Расскажи о птице Счастья. Пожалуйста, расскажи.
И дед Лузгин сказал:
-- Наш остров Ых-миф, а у вас в школе его почему-то называют Сахалин,
похож не то на нерпу, не то на рыбу. У него есть Миф-Тёнгр -- Голова земли
[Мыс Шмидта.], мыс Па-тыкры [Мыс Марии.] -- его подбородок, есть шея, плечи,
cпина, брюхо и ноги, как ласты или акулий хвост -- Миф-Нгатьх [Мыс
Крильон.]. Говорят, остров когда-то был действительно живым. И
хозяевами-жителями его были наши предки.
Мужчины охотились и ловили рыбу. Но длинная буранистая зама съедала все
запасы юколы. И к весне в стойбища приходил новый хозяин -- голод. Болезни
уносили целые стойбища в Млых-во -- Селение усопших. Вот ты, Колка, и ты,
Урьюн, даже не можете подумать, как это люди жили без кино, без школы. А
тогда нивх знал только лодку, выдолбленную из тополя, и нартовых собак.
Одежду носили из рыбьей кожи. А обувь -- неделю поносишь, и шей новую.
Человек был слаб: у него лет крыльев, ноги его нескорые -- любой зверь
нагонит.
Нивхов раньше было много, но с каждым годом их становилось меньше и
меньше. Только Кыс-Счастье могло спасти нивхский род. А где найти Кыс --
люди не знали. И погнали Ых-миф в поисках Кыса.
Долгие годы плыл Ых-миф по огромному морю. Умирали старики, взрослели
дети, а Кыс люди не находили. Ых-миф устал от бесконечных поисков, а нивхи
всё гоняли его и гоняли по солёному безбрежью. Вконец измученный остановился
Ых-миф у большой земли и окаменел, осердясь на своих хозяев.
С тех пор Ых-миф стал обыкновенным островом-землёй.
Так и не нашли нивхи Счастья, по-прежнему жили в холоде и голоде,
потихоньку вымирали. И уж думали, что скоро придёт конец всему нивхскому
роду. Тогда-то и появилась легенда о Семипёрой птице. В ней говорилось:
придёт со стороны полудня большая гроза, и люди увидят Семипёрую птицу. Кто
добудет её, приобретёт Счастье.
Сколько было с тех пор гроз! Но Семипёрую птицу никто не видел. --
Дедушка Лузгин говорил медленно, вполголоса. Он смотрел куда-то в сторону --
будто видел какие-то одному ему ведомые дали. Потом пришёл в себя и совсем
обыденно сказал:
-- Счастье пришло неожиданно. И совсем не со стороны полудня. Была
великая гроза, поднятая русскими людьми, такими же, как и нивхи, бедными. И
не Семипёрая птица принесла нивхам Счастье. Ленин -- вот кто дал нивхам
Кыс -- Счастье. Оживи сейчас Ых-миф, он бы не ушёл от берега страны Счастья.
А Семипёрая птица -- она осталась в сказке...
Дедушка Лузгин обвёл взглядом ребят. Колка и Урьюн молчали. По-видимому,
они ждали, что ещё скажет дедушка -- им очень хотелось, чтобы Семипёрая
птица была и сегодня жива, чтобы она летала по земле и приносила людям
счастье.
Ребята аккуратно перевязали птице крыло, и оно уже не волочилось.
Дедушка огородил угол двора, накинул старую сеть, чтобы собаки не
забрались, и пустил туда птицу.

Семипёрая птица не ела уже несколько дней. Никто не знал, чем её
кормить. Давали траву -- не ест. Давали хлеб и кашу -- тоже не ест. И Колка
сказал Урьюну:
-- Видишь, у птицы ноги, шея и клюв длинные?
-- Ну и что же? -- вопросом ответил Урьюн.
-- Ноги у неё голые, будто штаны закатала, -- сказал Колка.
-- Ну и что же? -- спросил Урьюн.
-- Заладил своё «Ну и что же», -- недовольно сказал Колка. -- Не
можешь, что ли, догадаться, где она ходит?
-- В воде.
-- А раз в воде, значит, что ест?
-- Наверное, рыбу или ракушки, -- сообразил Урьюн.
-- То-то, -- тоном взрослого сказал Колка.
Ребята побежали на ближнюю тонь, где рыбаки метали невод, и попросили у
тёти Ласкук корюшки и селёдки.
Птица жадно набросилась на рыбу. Ребятам пришлось снова бежать на тонь.

3. В ГОРОД ЛЕНИНА

На берегу собралось много народу -- провожали дочь Ласкук в дальнюю
дорогу.
Таркун, молодой моторист, первый в посёлке музыкант неуверенно выводил
мелодию «Подмосковных вечеров».
-- Если бы знали вы, как мне дороги сахали-инские ве-че-ра-а-а, -- тянул
Таркун, лукаво подмигивая.
А сахалинский вечер действительно был чудесен. Небо в горячем огне,
который выше, над головой, переходил в голубоватое струящееся пламя. Густая
позолоченная вода спокойно и мерно колыхалась. Молодёжь пела песни. В их
голосах слышалась светлая грусть. Всегда грустно провожать хорошего
человека. Но это вместе с тем и радость всех жителей Чайво.
-- Пусть ветры приносят в Ленинград запахи твоей родной земли. Пусть
лебеди протянут воздушную дорогу от Ленинграда к Ых-мифу, -- растроганно
говорила старая рыбачка Ласкук, мать Гали.
-- Не печалься, мама, я вернусь домой, -- отвечала Галя. -- Я вернусь.
Ветер играл её толстыми косами. Зарокотал мотор, и катер с девушкой на
борту и провожающими отошёл от берега.
-- Иди вперёд -- и дорога обязательно приведёт тебя к дому, -- негромко
сказал дед Лузгин.
Колка, босой, закатал высоко брюки и полез в воду, словно хотел догнать
сестру.

4. ЗДРАВСТВУЙ, ШКОЛА!

Ребята готовились к отъезду в школу. Собрали книги, уложили чемоданы. А
что делать с Семипёрой птицей?
-- Возьмём птицу с собой в интернат, -- сказал Колка.
-- А кто тебя пустит в школу с такой махиной? -- спросил Урьюн.
Колка призадумался, потом торопливо сказал:
-- Наловим бурундуков, клестов, белок и получится «живой уголок»! Наш
«уголок» будет самый лучший -- не у каждого ведь есть Семипёрая птица!
-- Молодец Колка! Вот голова! -- обрадовался Ульюн и предложил: -- Всем
классом пойдём собирать ягоды и орехи для «уголка». -- Но тут он спохватился
и огорчённо, будто его кто обидел, сказал: -- А где мы возьмём столько рыбы,
чтобы прокормить такую обжору?
Колку это озадачило. В самом деле, где взять столько рыбы? Где её взять?
Тут вмешался дед:
-- Ещё сыновья рыбаков называетесь! Или вы разучились ловить рыбу? А
ведь ваша школа находится на берегу Тыми -- самой крупной реки Ых-мифа. В
Тыми рыбы столько, что ею можно накормить целый город.
-- Верно! -- воскликнул Колка. -- Мы поставим вентерь -- и каждый день у
нас будет свежая рыба!
Паровоз тонко присвистнул, замедлил ход и, лязгнув буферами,
остановился. Он чадил густо и много, будто старался отдышаться после долгого
бега.
Взрослые помогли ребятам снять корзину с большой птицей. Корзина лёгкая.
Её сплёл дедушка Лузгин из веток ивы. Но сама птица...
Ребят окружили чуть ли не все, кто пришёл к поезду.
-- Что за птица? -- слышались удивлённые голоса.
-- Семипёрая, -- важно отвечал Урьюн.
Когда подошли к большому двухэтажному дому, украшенному транспарантом
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!», остановились. Как-то неудобно входить в интернат с
большущей птицей. Один шустрый русский мальчик сказал:
-- Птица вовсе не семипёрая. У неё перьев больше. Я посчитал.
-- Всё равно Семипёрая, -- ответил Колка.
-- Что же вы с ней будете делать? -- спросил знакомый голос.
Ребята оглянулись. Это был старый учитель географии Илья Вениаминович.
Солёные ветры и морозы обожгли его лицо, и оно стало коричневым, как у
нивхов. Но глаза были молодые, цвета весеннего неба, а брови густые,
белесые, похожие на крылья жаворонка.
Только сейчас Колка почувствовал, как он соскучился по учителю. Колка
никогда не задумывался над тем, почему он так любит Илью Вениаминовича.
Наверно, потому, что учитель сам любил детей, школу, эту землю. Ребята
знали, что Илья Вениаминович -- давнишний житель Сахалина. Как приехал сюда
молодым, так и остался здесь навсегда. Он обучал многих нивхских детей. Его
ученики, окончив институты и училища, сами уже работают преподавателями в
интернате.
Илья Вениаминович -- лучший краевед в районе. Вместе со
старшеклассниками не однажды ходил на места древних стойбищ, собирал
каменные наконечники, каменные топоры, глиняные черепки. Ещё он мастерски
делал чучела зверей и птиц.
Илья Вениаминович организовал в школе краеведческий музей. Говорят, что
этот музей -- лучший в области.
Ребята хором сказали:
-- Здравствуйте, Илья Вениаминович!
-- Здравствуйте, ребята! -- улыбнулся учитель. -- Ну, так что же вы
собираетесь делать с птицей?
-- А если... организуем «живой уголок»? -- робко предложил Колка.
-- Из одной-то птицы «живой уголок»? -- всё так же улыбаясь, спросил
учитель.
-- Илья Вениаминович, -- вмешался в разговор старшеклассник Гоша
Степанов, эвенк, сын таёжного оленевода. -- Можно наловить птичек,
зверей... -- Гоша вопросительно смотрел на учителя.
-- Ишь ты, так сразу и «живой уголок»! -- сказал учитель. Мысль ребят
ему понравилась. -- Пусть птица поживёт пока в моём огороде.

5. ТОРЖЕСТВЕННАЯ ЛИНЕЙКА

Когда Колка и его друзья отнесли Семипёрую птицу на огород к Илье
Вениаминовичу и возвращались в интернат, их остановил Николай Лезгранович,
преподаватель физкультуры.
Он спросил Колку:
-- Ну как, летом бегал?
Физрук многим ребятам давал на лето задания. Одни выполняли
акробатические упражнения, другие играли в волейбол, а Колка тренировался в
беге на сто метров.
-- Бегал, -- ответил Колка. -- Старался бегать так, как вы учили.
Николай Лезгранович тоже когда-то учился у Ильи Вениаминовича. Потом
уехал в Ленинград. Там закончил институт физкультуры и в прошлом году
вернулся на родину. С первых же дней он занялся малышами, ведь перед ними
длинный спортивный путь. Может быть, кто-нибудь из них в будущем выйдет на
беговую дорожку...
...Интернат пахнул свежестью. Кругом светло и чисто. Через весь коридор
протянулась новая ковровая дорожка. В спальных комнатах просторно и уютно.
Над кроватями -- коврики, вдоль стен -- шифоньеры. Здание, пустовавшее всё
лето, вновь наполнилось весёлым гамом. Колка и Урьюн, соскучившись по своим
друзьям, уже носились по коридорам.
В одной комнате ребята окружили Гошу Степанова. Он привёз фигурки
оленей, белок, собак -- костяные.
Урьюн, словно не веря своим глазам, осторожно взял красивую фигурку
оленя с тонкими ветвистыми рогами на гордо поднятой голове.
-- Неужели сам вырезал? -- спросил Урьюн.
-- Сам, -- коротко ответил Гоша.
-- Правда, сам? -- всё ещё не верил Урьюн.
Вместо ответа Гоша достал из-под кровати мешок с чем-то угловатым.
Развязал мешок, -- показались спиленные куски рогов.
-- И в школе буду вырезать, -- сказал Гоша.
От Гоши ребята шумно направились к девочкам. Что они покажут? Катя
Вайзгук из четвёртого класса, смущаясь, достала х'ухт -- халатик с ярким
цветным орнаментом.
-- Вот это здорово! -- всплеснул руками Урьюн.
От похвалы Катя зарделась так, словно её лицо окатили соком брусники. А
Надя Винокурова, эвенка из совхоза «Оленевод», показала тапочки из оленьей
замши, расшитые бисером.
-- Вот бы мне их, -- и тут не стерпел Урьюн.
-- Походишь и в спортивных, -- ответил Колка.
Девочки обступили Колку:
-- А ты что нам покажешь?
-- У меня ничего нет. Я летом только бегал стометровку, -- сказал Колка
и для убедительности добавил: -- Знаете, как хорошо бегать босиком по
морскому песку -- ног под собой не чувствуешь!
-- Врёт он. Врёт. Не верьте ему, -- Урьюн выдал друга. -- У него
рисунки. Акварелью.
Ребята гурьбой вбежали в комнату к Колке. Ему пришлось достать из
чемодана альбом. Со страниц толстого альбома глядели большеглазые нерпы,
лежащие на синих льдинах, медвежата переходили горную речушку. А вот вечер
над пылающим заливом, и лодка покачивается на медленной волне. Впечатление
такое, что вот-вот появится хозяин, отвяжет лодку и уйдёт в безбрежье.
Ребята рассматривали рисунки, когда в комнату заглянул старшеклассник Пахтун
с красной повязкой -- он сегодня дежурный по интернату:
-- В баню! -- крикнул он.
Вечером состоялась торжественная линейка. Ребята -- в гимнастёрках и
отутюженных брюках, в чёрных новых ботинках, девочки -- в наглаженных
платьях и белых фартуках -- выстроились в актовом зале.
Директор поздравил ребят с наступлением нового учебного года. Рассказал
о выпускниках интерната -- одни поступили в вузы, другие пошли на
производство.
Колка смотрел на директора, но мысли его блуждали где-то далеко-далеко.
Он думал о Семипёрой птице, мысленно путешествовал с ней по разным странам,
грелся под горячим южным солнцем, шёл пустыней, горами, продирался сквозь
непроходимые джунгли.
А директор говорил, что в школе открываются кружки: музыкальный,
фотолюбительский, спортивные секции, студия живописи.
-- По предложению ученика восьмого класса Гоши Степанова нынче
организуется кружок прикладного искусства народов Севера. А Колка Лузгин
предлагает создать «живой уголок».
Колка услышал своё имя и неохотно расстался с мыслями. Вокруг
аплодировали. Илья Вениаминович улыбался своей доброй улыбкой. А директор
продолжал:
-- Колка привёз для «живого уголка» очень редкую в наших местах птицу --
аиста.
-- Это не аист! -- обиженно возразил Колка.
Директор удивлённо посмотрел на Колку.
-- Какая же это птица?
-- Это Семипёрая птица, -- ответил Колка и добавил: -- Птица Счастья.
-- Пусть будет по-твоему, -- сказал директор.

6. В ПОХОД ЗА «ЖИВЫМ УГОЛКОМ»

Как-то после занятий ребята шумно играли на спортплощадке. Но среди них
не было ни Колки, ни Урьюна. Друзья, притихшие, сидели на берегу Тыми. Они
тоскливо смотрели, как от берега одна за другой отчаливали лодки.
В это время мимо них по круче проходил Илья Вениаминович.
-- Кто-нибудь бы взял нас с собой, -- так, для себя, чтобы излить тоску,
сказал Урьюн. Он знал, что охотники и рыбаки уходят на ночь и никто не
отпустит ребят с ними.
Илья Вениаминович вдруг повернул к ребятам, присел рядом на траву.
Некоторое время он молчал, глядя, как остроносые лодки взбуравили тихую
гладь и резво мчались вверх и вниз по реке, оставляя за собой длинные
вспененные буруны. Учитель как бы между прочим сказал:
-- Поедем по Тыми.
-- Как «поедем»? -- Урьюн резко повернул голову -- его едва не повалило
на спину.
-- А так, сядем в лодки и поедем. Ведь пора заняться «живым уголком».
Колка и Урьюн вприпрыжку помчались на спортплощадку.
-- Ура! Ура! Ура! -- орал Урьюн.
Ребята прервали игру.
-- Что с ним? -- насторожились одни.
-- Рехнулся, что ли? -- предположили другие.
-- Эй, ты! Можмо потише? -- негромко, но твёрдо сказал Пахтун,
изготовившийся было послать баскетбольный мяч в корзину.
А Урьюн уже скакал по баскетбольной площадке. Левую руку он держал
согнутой у груди, словно держал уздечку, а правой хлестал сзади, словно по
крупу оленя. Обуреваемый радостью, он натыкался на ребят, сбивал их.
-- Ура! Ура! Ура! Кто хочет в поход, за мно-о-ой!
В субботу после полудня, когда закончились занятия, ребята собрались на
берегу. Они осмотрели лодки, починили, где требовалось, и опустили на воду.
Осень на Сахалине приходит с запозданием. Конец августа и весь
сентябрь -- на Сахалине самое прекрасное время: уже и не лето вроде бы, но
ещё и нет холодов. Стоят тёплые, безветренные, солнечные дни. И вокруг так
просторно! Леса оглашаются звонкими криками -- это по сопкам и распадкам
устремляются ягодники: за голубицей, черёмухой, шиповником, брусникой.
По берегам Тыми густо теснится ивняк. А дальше, за ивняком, возвышается
тайга, сумрачная и тайная. Столетние лиственницы в три-четыре обхвата.
Пламенеют желтеющие берёзы и уже красная, как языки таёжного костра, рябина.
Дождей давно нет, и воды в реке немного, течение несильное. Когда пойдут
осенние дожди, Тымь вздуется, разольётся широко. А сейчас она спокойная --
будто сама природа хочет, чтобы ребята хорошо попутешествовали.
Лодки идут против течения. А вокруг тяжело плещутся рыбины. Они
ракетообразные и сильные, выскакивают из воды, плюхаются и снова упорно
борются с течением и расстоянием. Кета устремилась в верховья реки на
нерест.
Вёсла поскрипывают в уключинах, словно жалуясь на усталость. Но ребята
держатся бодро. Правда, у Колки ладони горели: попалось неудачное весло --
ручка неотёсанная.
К закату лодки вошли в устье тихой речушки и пристали к невысокому
травянистому берегу. Ребята наперегонки спрыгнули на берег -- им хотелось
тут же в лес. Им не терпелось поставить ловушки, попытать охотничье счастье.
Но Илья Вениаминович распорядился:
-- Значит, так, ребята. Одна група с Николаем Лезграновичем идёт ставить
ловушки на белок, бурундуков, кедровок, соек и синиц. Другая останется со
мной. За ними: палатки, дрова, рыба на уху.
Солнце находилось над сопками и окрасило небо в красное и лиловое --
можно ожидать ветер. Но облака были высокие -- к хорошей погоде. Потом и
облака, и сопки, и небо с лиловыми и голубыми облаками скрылись из виду --
ребята словно провалились в чащобу.
-- Где будем ставить ловушки? -- спросил Николай Лезгранович.
-- На ветвях, -- сказал Иванов из пятого «Б».
-- Тоже мне охотник: кто ставит ловушки на ветвях -- как их
закрепишь? -- хихикнул Урьюн.
-- На пнях, -- сказал Гоша Степанов.
-- И на поваленных деревьях, -- уверенно добавил Урьюн.
Ребята разбрелись по лесу. Колка шёл вдоль опушки, заросшей высокой
травой. Медвежьи дудки с широкими зонтами на макушках были раза в полтора
выше Колки. Колка раздвигал их мясистые стебли руками -- растения тяжело
качали головами-зонтами, словно недовольные.
Колка нашёл поваленное бурей дерево, настроил ловушку на его середине,
положил приманку -- мясо нерпы. «Кто не позарится на такое лакомство? --
думал Колка. -- Другие кладут сыр и колбасу, а тут -- настоящее мясо».
Колка и Урьюн расставили ловушки раньше других, нашли старую черёмуху.
Чёрные блестящие, словно беличьи глаза, ягоды свисали со всех веток. Ягод
было так много, что дерево, казалось, покрыто чёрной шалью. Друзья ели
черёмуху, пока не набили оскомину и во рту не стало горько. Потом сорвали по
несколько веток.
-- Колка, -- почти шёпотом сказал Урьюн, -- у меня есть рогатка. Давай
постреляем птичек.
Колка раньше стрелял из рогатки. Но уже много месяцев не держал её в
руках -- с тех пор, как получил от деда настоящее ружьё: не станешь же
вместе с ружьём носить рогатку!
-- Эх ты! -- сказал Колка. -- А ещё «живой уголок» собираешься делать.
Урьюн обиженно спрятал рогатку в карман. Он не смог ответить Колке и
потому немного разозлился.
-- Ребята! Ко мне! -- это зовёт Николай Лезгранович.
Охотники вышли из леса. У всех в руках букеты с ягодой.
Солнце уже село за горы. По голубовато-красному небосклону веером
разошлись его лучи и угасали прямо над головой, где тонули в тёмно-синей
бездне. Птицы перестали петь. Из-под ног выскочила ондатра. Она похожа на
большую крысу. Суматошно и неуклюже проскакала между кустами, прыгнула в
реку. Ондатра исчезла под водой и только на середине реки высунула мордочку,
чтобы глотнуть воздуха и снова исчезнуть.
У костра стояли двое дежурных -- поваров, остальные сидели на берегу --
ловили рыбу. Услышав голоса охотников, они смотали удочки.
Рыбаки несли связки чебаков и краснопёрок. А Пахтун тащил что-то тяжёлое
и большое.
-- Я поймал чебака, -- радостно рассказывал Пахтун. -- А тут под ивняком
тяжело плеснуло. Я быстро отвязал маленький крючок, привязал к лесе тройник,
насадил чебака и забросил. Гляжу: какая-то большая рыба схватила мою
приманку. Я боялся, что сорвёт чебака и уйдёт. Но она проглотила приманку.
Хорошо ещё, что жилка у меня толстая.
Николай Лезгранович подержал тайменя на весу:
-- Килограммов пятнадцать потянет.
-- Мы привезём его в интернат. Пусть посмотрят добычу Пахтуна, -- сказал
Илья Вениаминович.
На ужин была уха из чебаков и душистый чай с листьями и ветками малины.
Когда ребята пили чай, совсем рядом раздалось жуткое:
-- Гу-ува! Гу-ува!
Ребята оглянулись по сторонам, но ничего, кроме своих длинных теней, не
увидели. Ребята сбились плотнее.
-- Гу-ува! Ке-ее-е! -- захохотало в лесу.
Ребятам невольно вспомнились рассказы суеверных стариков о
вох-дёнгарах -- таинственных головах, которые якобы преследуют тех, кто
ночует в лесу.
-- Скажите, ребята, кто это? -- спокойно спросил Илья Вениаминович.
Ребята молчали, вопросительно поглядывая друг на друга.
-- Филин, -- за всех ответил Гоша Степанов.
-- Да, филин, -- подтвердил учитель.
-- Филин живёт в тайге и летом, и зимой. Он никуда не улетает, -- просто
так сказал Степанов.
Николай Лезгранович взял палку и пошёл на голос. Подошёл к сухой
лиственнице, сильно ударил по стволу.
До слуха ребят донёсся мягкий шелест -- будто лёгкий ветер прошёл по
ветвям. Филин улетел.
Колку давно мучил вопрос -- где родина Семипёрой птицы. И он
воспользовался случаем:
-- Илья Вениаминович, скажите, пожалуйста, где живут семипёрые птицы?
У Пахтуна вырвалось:
-- Конечно, на юге.
-- В разных местах, -- сказал учитель, словно не слышал Пахтуна. --
Аисты бывают нескольких видов. Одни водятся в европейской части нашей
страны. Они улетают на зиму в тёплые края. Другие -- в восточной Азии. Аисты
поселяются рядом с человеческим жильём, зачастую вьют гнёзда прямо на крышах
или на деревьях в саду. А наш аист, по всему видно, прилетел из
юго-восточной Азии или с островов Тихого океана. Только не знаю, что его
привело к нам. В наши края аисты обычно не залетают.
-- Возможно, его тайфуном занесло, -- сказал Николай Лезгранович,
незаметно подсевший в круг ребят.
-- Вполне возможно, -- согласился Илья Вениаминович. -- Совсем недавно
по Сахалину прошёл сильный тайфун, которому учёные дали красивое женское имя
«Нэнси».
И тут ребята вспомнили: в середине лета неожиданно набросился на остров
неслыханной силы ветер. Колка сам видел, как на заливе всё перемешалось: и
вода, и небо. Смотреть страшно было. Катера и лодки повыкидывало в
прибрежные дюны.
А Гоша Степанов в это время был в тайге. Чудом спасся. Деревья повалило
полосой на десятки километров. Это ветровал. Погибшие деревья быстро сохнут.
Сухие, они вспыхивают, как порох. Страшнее нет пожара, если он разыгрывается
в ветровале. Потушить его просто невозможно. И тогда гибнет тайга далеко
вокруг. Гибнут оленьи пастбища, гибнут олени...
Колка спросил:
-- Почему тайфун назвали «Нэнси»?
Этот вопрос вызвал интерес у многих. Костёр ярко вспыхнул, учитель
прикрыл глаза ладонью. Сказал:
-- У синоптиков принято давать тайфунам женские имена.
Пламя костра вновь вспыхнуло. Сотни искр поплыли в чёрное небо.
Раскачиваясь, они поднимались долго, пока не гасли где-то между звёздами.
Учитель продолжал:
-- Тайфун только зародился где-то в тропиках, под горячим солнцем, а
синоптики уже дали ему имя.
Ребята придвинулись поближе. Они любили, когда учитель рассказывал. На
их сосредоточенных лицах играл свет от костра. Ребята ждали. И учитель
сказал:
-- Говорят, когда-то на земле жила женщина невиданной красоты по имени
Нэнси. Она была капризна, своенравна. И не любила, когда ей перечили.
Жестоко обходилась с теми, кто взывал к её совести...
Учитель умолк.
Ребята ещё молчали, когда Колка сказал:
-- Давайте в «живом уголке» держать и домашних животных.
-- Каких, например? -- спросил Илья Вениаминович.
-- Собаку, -- ответил за Колку Урьюн. Ему очень хотелось, чтобы
широкогрудый пёс -- нартовая лайка Керны, подарок родственников из соседнего
селения, -- был рядом с ним.
Ребята рассмеялись.
-- Голубя, -- сказал Пахтун.
-- И поросёнка, -- сказал Колка.
Вокруг засмеялись.
-- Что вы смеётесь! -- обиделся Колка. -- У нас после обеда остается вон
сколько всего, -- Колка показал руками, изображая горку. -- И супа сливаем
целое ведро. Я видел много раз, когда дежурил по столовой.
-- Точно, -- подтвердили ребята.
-- А зачем держать свинью? -- спросил Урьюн, никак не ожидавший такого
предложения от своего друга.
-- К Новому году зарежем. Сколько будет мяса, -- ответил Колка.
-- Верно говорит Колка, -- поддержал Гоша Степанов. -- Можем держать
даже несколько поросят. Только... не в «живом уголке».
«Эко, куда повернуло!» -- изумился живому воображению своих
воспитанников старый учитель. Но вслух сказал:
-- Мысль дельная. Надо подумать, когда вернёмся домой.
Темнота быстро сгущалась. Раздалась команда: «Отбой!»

7. СОН КОЛКИ

Колка ещё долго ворочался. Он думал о Семипёрой птице, вспоминал рассказ
учителя о злой женщине по имени Нэнси. Думал о далёких жарких странах, где
живут такие же, как он, ребята. У них свои мечты, своя жизнь...
Чёрный мальчик из чёрного гипса...
Колка точно знает: чёрного гипса не бывает. Но стихи прочитала Неля
Винокурова, его одноклассница. Неля самая красивая девочка в классе. Она
любит стихи. И прочитала как-то Колке слышанные от кого-то стихи. Странные
стихи про чёрного мальчика из чёрного гипса. Но эти стихи растревожили
Колку. Хотя в них ничего прямо не сказано. Они говорили о какой-то
непонятной безысходности, какой-то большой беде...
Чёрный мальчик из чёрного гипса...
Умница Неля. Хорошая и красивая. Только зря не поехала с нами в поход.
Колка засыпал.
...Чёрный мальчик купается в тёплых волнах южного моря. В том краю
никогда не бывает зимы, как у нас. Деревья и травы зеленеют там круглый год.
Листья на деревьях такие огромные, что под одним листом можно спастись от
дождя вдвоём.
У хижины стоит хлебное дерево. Хозяин дерева -- чёрный мальчик, добрый и
хороший. Когда созревали плоды, он ловко лазил на дерево и срывал их. Он
сдирал толстую кожуру и делился с соседними мальчиками душистой мякотью.
У мальчика нет матери. В прошлом году она вместе с отцом работала на
сахарной плантации у белого богача. Работала по многу и не выдержала: тяжело
заболела.
В той стране за лечение берут очень дорого. А в семье никогда не
водилось денег. Мать умерла.
Отец сказал: его руки никогда больше не сделают что-либо для богача.
Теперь отец ещё бережнее стал обращаться с хлебным деревом.
Мальчику пора уже в школу. Но нужны были деньги.
У мальчика были друзья -- два аиста. Они свили гнездо на хлебном дереве.
Отец всегда говорил: аисты -- добрая примета, они принесут счастье.
Когда из яиц вылупляются птенцы, пушистые, большие и беспомощные,
мальчик охраняет их от кошек.
Птенцы прожорливы. И тех лягушек, что приносит аист-отец, не хватает.
Тогда за пищей срывается мать. И птенцы сыты. Мальчик радовался, что хоть
аисты не знают голода. Он думал: аисты потому сыты, что у них есть крылья. И
ему хотелось, чтобы и у него были крылья.
Аисты любят своего друга -- чёрного мальчика -- и встречают его
гортанным клёкотом.
Мальчик мечтал: когда-нибудь вокруг хижины поднимется целая роща хлебных
деревьев. Он бы тогда ловчее обезьяны лазил на деревья, сбрасывал плоды --
угощал всех ребятишек. А на ветвях деревьев свили бы гнёзда аисты. Их было
бы много, аистов. И принесли бы они людям много счастья.
Чёрному мальчику очень хотелось, чтобы быстрей наступило время, когда у
их хижины поднялась бы роща. А пока он часто голодал.
У отца была утлая джонка. И он выходил на ней в море. Отец ловил рыбу --
тем и кормились.
Как-то утром отец уехал на рыбалку. Мальчик стоял на жёлтом песчаном
берегу и долго видел у горизонта белый клинышек паруса. Потом он вернулся к
хижине. Во дворе важно расхаживали аисты. Мальчик ласково потрепал их, как
собачек.
Вдруг стало темно. Небо низко опустилось. Ударил сильный ветер. Он
зверем набросился на хлебное дерево, обломал ветви, Откуда-то из чёрного
неба вылетела красивая женщина. Это Нэнси -- жена белого богача. Одетая в
чёрную тучу, она зловеще пронеслась над самой хижиной. Вихрем побило молодые
деревца, и они на сломе торчали бело и остро, как битые кости. Красивая
женщина сделала круг по небу и снова пронеслась над островом. Вихрем, как
огромным ножом, срезало хижину и разбросало обломки вокруг.
Колка хочет помочь чёрному мальчику. Но ноги почему-то стали
тяжёлые-тяжёлые и никак не оторвать их от земли.
Красивая женщина снова пронеслась над островом. И чёрного мальчика
бросило на скрюченные корни дерева, и он впал в беспамятство.
Красивая женщина схватила аиста и с громким хохотом полетела в море, она
исчезла вдали, а хохот доносился из чёрной пустоты.
Теперь вроде чёрный мальчик -- это сам Колка. Он лежит на скрюченных
корнях дерева. Перед его глазами проплывают разноцветные радужные круги:
оранжевые, голубые, зелёные. Они беспрестанно появляются откуда-то, медленно
завихриваются и проваливаются вниз. Потом появились белоснежные аисты.
Распластав неподвижно крылья, они плавно вьются между разноцветными кругами.
И этот танец волшебных цветов и форм был так чудесен, что мальчик забыл о
своём горе.
Ветер стих. Показалось большое жаркое солнце. Мальчик открыл глаза,
огляделся. Груды битых деревьев... Там, где была хижина, текут ручьи. Всё
это было так ужасно, что мальчику не хотелось верить своим глазам. Он вышел
на берег -- отцу пора бы вернуться. Мальчик пристально всматривался в даль.
И увидел у самого горизонта белый клинышек отцовского паруса. Мальчик от
радости подпрыгнул. Парус, вырастая, быстро приближался. Вот он загородил
полнеба. И тут почему-то обернулся гребнем громадной волны. Из гребня
показалась большая гривастая голова какого-то разъярённого зверя. Волна с
грохотом обрушилась на берег. Голова с рёвом подкатилась под самые ноги
чёрного мальчика и, рявкнув, откатилась назад. Только теперь мальчик заметил
сотни белых валов, которые напористо шли от горизонта к острову, и из каждой
волны высовывалась голова разъярённого зверя.
«Па-а-па-а-а!» -- крикнул мальчик.
«Гр-ррр-рх-хх!» -- взревели головы.

8. ПОХОД НА РЕЧКУ ИМЧИН

----------
<i>Last edit by: aborigen at 20.02.2012 22:54:33</i>

Колка вертел головой. Под головой что-то твёрдое. Пощупал -- толстый сук
от елового лапника. Шевельнул руками, двинул ногами -- убедился, что лежит.
Какие-то странные пятна проплывают перед глазами. Словно Колка проплывает
мимо берегов, тени от которых падают на него. А, это тени от низких облаков.
Колка оглянулся вокруг -- его друзья спали вповалку. Выглянул наружу --
солнце, красное, как раскалённая сковорода, просвечивало сквозь рваный
ползучий туман. В лёгкие ударил остылый утренний воздух... Всё, что было
несколько минут назад, -- просто сон. Страшный сон.
Колка обернулся к спящим:
-- Эй, лежебоки! Вы что, приехали в лес, чтобы спать? Эй, Урьюн! Медведь
тебе позавидует -- так ты здорово спишь!
Ребята не очень дружно, но все повскакивали. Умылись в реке. Холодная
вода прогнала остатки сна, и ребята споро взялись за приготовление завтрака.
Не прошло и часа, как ребята уже шли по вчерашним своим маршрутам.
Тяжёлые медвежьи дудки нехотя раздвигались и зло стряхивали Колке за шиворот
обильную холодную росу.
Колка волновался: что может оказаться в его ловушке: сойка, кедровка? А
вдруг пустая?
Вот и поваленное дерево. Крышка захлопнута. Значит, насторожка
сработала! Может быть, от ветра? Колка подскочил быстро, чуть приоткрыл
крышку. В щели показались две чёрные бусинки -- глазки. Зверёк длинный,
тонкий, серый. «Горностай!» -- обрадовался Колка. Он захлопнул крышку,
помчался назад.
-- Сойку поймал! -- раздался радостный крик Урьюна.
-- И у меня сойка, -- сказал кто-то.
-- А я медведя поймал, -- серьёзно сказал Гоша Степанов.
Вокруг засмеялись -- зналк, что это шутка, но у Гоши что-то обязательно
есть. И Гоша, немного подразнив любопытство ребят, открыл крышку ловушки и
двумя пальцами вытащил маленькую-премаленькую мышку с острым носиком. Урьюн
даже пощупал носик -- он мягкий, тёплый, податливый.
Ребята ещё смеялись удачной шутке Гоши, когда Колка сказал:
-- А у меня горностай.
Ребята окружили Колку. Зверек юрко носился в ящике.
-- Ай да Колка! -- похвалил Пахтун.
Илья Вениаминович велел оставить ловушки под одним заметным деревом,
чтобы на обратном пути забрать.
Теперь маршрут ребят -- на реку Имчин.
Пробирались сквозь цепкие заросли, обходили замшелые, трухлявые
валежины, переходили вброд ручьи.
Еще не прошли и полкилометра, а Гоша Степанов крикнул: «Бурундук!»
Побежали на голос. Маленький шустрый зверёк с пронзительным писком вскочил
на осину. Чёрные полоски на его жёлтой спине так и мелькали между ветвями.
Зверёк проскакал по ветке и остановился. Теперь он бесстрашно рассматривал
людей. И только пушистый хвост нервно подёргивался.
Николай Лезгранович срезал тонкую сухую черёмуху, приладил к её концу
петлю. Бурундук с любопытством уставился на приближающийся конец деревца с
петлёй. Он даже сделал несколько шажков навстречу. И... петля захлестнула
зверька, и вот уже со связанными лапками он в кармане Пахтуна.
Через сотню шагов прямо из кустов подняли ястреба. Он что-то держал в
когтях. Илья Вениаминович раздвинул кусты. В ней рассыпаны серые с
буроватыми подтёками перья.
-- Рябчика закогтил, -- сказал учитель. -- Эх, нет ружья.
Ребята тоже пожалели, что ни у кого в отряде нет ружья. Только один из
них не жалел -- Урьюн. Он, прикрываясь кустами, побежал к ели, в ветвях
которой спрятался ястреб...
Вот она наконец и река Имчин, узкая, с травянистыми берегами. Имчин тихо
несёт свои воды в Тымь. Кругами расходились по её поверхности волны от
всплеска рыб. Противоположный берег высоким мысом врезался в реку. По нему
вдаль, к сопкам, уходила широкая полоса пашни.
Илья Вениаминович присел на пенёк, рядом с ним приземлились ребята.
Учитель молчал, глядя в реку. Потом, будто вспомнив что-то, сказал:
-- Ребята! Вы все родились на Сахалине. Ваши отцы и деды тоже родились
здесь. А вот скажите, какой народ дал этой реке, на берегу которой мы сидим,
название «Имчин»?
Ребята молчали. Колка подумал: «Что-то знакомое есть в этом названии. В
нём несколько слов. Одно из них -- “ударился”. Но кто ударился? И почему
ударился?»
-- Не знаете? -- спросил учитель. -- Несколько лет назад я приехал к
рыбакам в Чайво. Там встретился со старым охотником Лузгиным.
Ребята разом повернули головы в сторону Колки. Колка засмущался, потупил
глаза, ковырнул носком землю, будто что-то интересное было там.
А учитель рассказывал:
-- Дедушка Лузгин помог мне. «Имчин» -- это несколько искажённое
нивхское название. В переводе на русский означает: «Река, через которую
прыгают -- ударяются». Кто же прыгал через реку?
Учитель ещё раз обвёл ребят взглядом.
-- Очень давно, никому не известно, сколько лет прошло с той поры, --
может, триста, а может быть, и все пятьсот, -- в этих местах было разбросано
много нивхских стойбищ. У нивхов тогда не было огнестрельного оружия. Нивхи
охотились с луками и копьями. Много ли добудешь так, особенно в одиночку?
Проходили годы, а охотились всё по старинке. Иногда кормильцы-мужчины не
возвращались с охоты -- гибли в схватках со зверями. Так исчезали маленькие
стойбища.
Однажды молодой нивх проехал по стойбищам и уговорил сородичей выйти на
охоту вместе. Он предложил гнать зверей к реке, на берегу которой мы сидим.
Река вон там,- -- учитель показал рукой, -- делает излучину. Вот к тому
месту и предложил гнать зверей юноша.
Послушались люди совета. Разделились на две группы. Одна, с копьями и
луками, устроила засаду напротив мыса, а другая, загонщики, редкой цепью
охватила большой участок леса. С криками, ударами в бубны погнали охотники
зверя с сопок и распадков. Медведи, олени, кабарга выскочили на берег. А
сзади шли на них загонщики. Звери метались по мысу. Но путь назад отрезан. И
звери пытались перепрыгнуть реку. Но другой берег выше, чем мыс. И звери,
ударившись о стену высокого берега или не допрыгнув до него, падали на камни
и в воду, где их и ловили засадники.
Так добывали много зверя. Каждому охотнику доставалось мяса намного
больше, чем добывал самый удачливый охотник-одиночка.
Давно это было. Но название реки ещё долго будет рассказывать о том, что
происходило в этих местах много лет назад.
Сейчас места охоты распаханы. А пройдёт время, здесь, возможно, будет
космодром. И кто-нибудь из ваших потомков вернётся из космического полёта и
вдруг, задумавшись, спросит: "А почему эта местность называется «Имчин?»
Ребят увлёк рассказ учителя. Колка вспомнил, как во время каникул Илья
Вениаминович часто приезжал к нивхам, подолгу говорил со стариками, что-то
заносил в блокнот.
После паузы Илья Вениаминович сказал:
-- Ребята, смотрите, берег состоит из нескольких слоёв. Надо будет взять
образцы обнажения. О происхождении этих слоев я расскажу на уроках...
К палаткам вернулись разморённые ходьбой. И только тогда заметили -- нет
Урьюна. Забеспокоились: вдруг он отстал и заблудился в лесу? Один Колка был
спокоен: уж он-то знал, может Урьюн заблудиться в такой простой местности
или нет.
...Урьюн вглядывался в густые тенистые ветви дерева. Где ястреб?
Качнулась большая ветка, и вниз посыпались перья. Вот он где. Но стрелять
неудобно -- мешали сучья. Урьюн шагнул в сторону, осторожно наступил в
траву, но всё равно раздался треск: в траве, незаметный, лежал сухой
предательский сук. Ястреб сорвался и полетел к светлой лиственничной роще.
Урьюн выбрался из чащи. Перед ним -- узкий перешеек, подрезанный с двух
сторон речками. Перешеек чистый, покрытый сухим лишайником. На нём стоит
одинокая большая лиственница, за ней в нескольких шагах начинался кустарник.
Урьюну показалось: запахло палом. Но он увлёкся охотой и не обратил на
это внимания.
Ястреб сидел на нижнем суку и рвал добычу. Урьюн неслышно обошёл
стороной и, когда убедился, что ястреб не видит его из-за толстого дерева,
быстрыми, но мягкими шагами стал скрадывать. Ближе, ещё ближе. Подошёл шагов
на двенадцать-пятнадцать. Теперь можно стрелять. Несколько шагов в
сторону -- и ястреб виден весь. Хищник жадно рвал добычу и торопливо
глотал -- видно, был очень голоден. Урьюн сильно натянул тугую, но послушную
резину. Навёл точно на середину ястреба. Свинцовый шарик глухо ударился в
мягкое, и хищник, трепеща длинными крыльями, упал.
Урьюн радостно, вприпрыжку побежал, подхватил ястреба.
Он рассматривал добычу, когда почувствовал -- на него что-то
надвигается. Резко оглянулся -- олени. Три оленя. Они вырвались из
лиственничной рощи и быстро продирались сквозь кустарник. «Чего они
испугались? Неужто их преследует медведь?» Урьюну стало страшно. Он подумал:
нужно спрятаться на дереве, и стал уже выбирать сук, за который он
схватится, если покажется медведь. Олени пробежали, не оглядываясь.
Не успел Урьюн прийти в себя, как на него выскочил заяц. Заяц, увидев
человека, ошалело бросился наискосок.
«Что это, зверьё с ума посходило?»
И только теперь увидел Урьюн: светлая лиственничная роща горела. И ещё
увидел: роща потому была светлая, что в ней много деревьев повалено.
Ветровал. Сухой, он горел без дыма в этот солнечный день. Уже горела
опушка леса. Языки пламени, будто огненные птицы, перелетали с куста на
куст. И там, где садились эти птицы, всё мгновенно охватывалось пламенем.
Бежать! Но тут из горевших кустов выскочили две белки и с ходу взлетели
на лиственницу, у которой стоял Урьюн. Зверьки уселись на ветках и пугливо
поглядывали на приближающийся огонь. Вот глупые! Ведь через несколько минут
огонь перекинется на дерево. Урьюн свистнул, чтобы согнать белок, но те
взобрались ещё выше, исчезли в ветвях макушки. «Сгорят», -- забеспокоился
Урьюн.
А в лагере заждались Урьюна. Ребята уже пообедали, а его всё нет и нет.
Колка чувствовал себя неловко: он знал, куда ушёл Урьюн, но молчал.
Урьюн не мог заблудиться. Значит, с ним что-то случилось. Колке не хотелось
верить в это, и он часто поглядывал вокруг -- а вдруг Урьюн выскочит из-за
какого-нибудь куста и, ликующе потрясая убитым хищником, закружится в диком
танце.
Но Урьюна нет и нет. Колка подошёл к Николаю Лезграновичу.
-- Я знаю, куда ушёл Урьюн.
-- Говори, -- быстро сказал учитель.
-- Он ушёл за ястребом вон в ту рощу. -- Колка показал рукой.
-- Надо пойти в поиски, -- сказал Николай Лезгранович.
-- И всем, -- сказал Илья Вениаминович.
Ребята цепью охватили рощу.
Впереди всех спешили Гоша Степанов, Пахтун и Николай Лезгранович.
-- Урью-ю-юн! -- изо всех сил кричал Колка.
-- Ю-ю-юн!.. -- приглушённо отвечало эхо.
Кусты в кровь царапали лицо, ноги, руки, рвали одежду. Николай
Лезгранович остановился, несколько раз глубоко втянул воздух.
-- Где-то горит, -- взволнованно сказал он. И другие почувствовали запах
гари. Побежали дальше. Ребята заглядывали под кусты, завалы, коряги.
Лес поредел. Теперь уже все видели дым. Ребята выбежали на опушку. А там
Урьюн остервенело бил еловой лапой по языкам пламени, которые вспыхивали на
лишайнике и медленно, змейками, наступали на него.
-- Он живой! -- радостно воскликнул Колка.
Урьюн обрадовался друзьям не меньше их.
Ребята вооружились лапками, стали цепью. И вскоре прибили языки пламени.
Хорошо, что перешеек чист от кустарников. Большую часть потушил Урьюн один,
ещё до прихода ребят.
Если бы не Урьюн, пламя спокойно прошло бы перешеек, охватило высокую
лиственницу, с неё бы перекинулось на кустарники. А к кустарникам примыкала
роща, которая по распадкам и сопкам уходила в тайгу...
Но пожар потушен. И только сизый дымок ещё вился над горячим пеплом.
Урьюна обступили ребята.
-- Ты герой, -- сказал Пахтун.
-- Никакой я не герой. Я только тушил пожар, -- защищался Урьюн, чем и
вызвал у ребят улыбку.
Илья Вениаминович подошёл к чумазому Урьюну. Хотел сказать что-то. Но
взял руку Урьюна выше локтя, крепко пожал. Старый учитель был взволнован. Он
только судорожно двинул кадыком. И так и ничего не сказал.
Колка поднял ястреба -- пригодится на чучело.
Урьюн оглядел свой костюм. Измазанный сажей, прожжённый во многих
местах, он был испорчен вконец.
Урьюн озабоченно сказал Колке:
-- Знаешь, Колка, достанется мне от Екатерички.
Екатерина Ильинична -- воспитательница. Малыши звали её Екатеричкой
потому, что не могли выговорить длинное и сложное имя, и ещё потому, что она
кричала, когда ругала ребят.
Екатеричка строгая. И даже сердитая. И школьники побаивались её. Как
многие эвенки, таёжные жители, она разговаривала громко, словно находилась в
лесу. Особенно доставалось тем, кто плохо учил уроки или ходил грязный.
-- Ничего не будет, -- успокоил Колка своего друга.

9. ПРОЩАЙ, СЕМИПЁРАЯ ПТИЦА!

Однажды после занятий Колка и Урьюн прибежали к Илье Вениаминовичу:
принесли свежей рыбы для Семипёрой птицы. Смотрят -- а её нет.
Забеспокоились, обежали дворы вокруг. Может, она вышла за изгородь и её
съели собаки? Может, машины... И вот, когда ребята изрядно поломали себе
головы, думая, где ещё искать птицу, смотрят -- а она сама летит к ним.
Колка и Урьюн схватили друг друга и закружились, дёргаясь и подпрыгивая:
выходили Семипёрую птицу.
-- Ура-а-а! Ура-а-а! -- кричал Урьюн, но вдруг осёкся, словно ему рот
заткнули. -- Ай! -- воскликнул он с досадой. -- Она ведь улетит. Давай
обрежем ей крылья.
-- С ума сошёл! -- возмутился Колка. -- Язык тебе надо отрезать, чтобы
ты думал прежде, чем говорить.
А над поселком высоко-высоко чётким клином проносились в сторону полудня
торопливые утки. Колка погладил Семипёрую птицу по голове и сказал:
-- К тебе летят. В твои края. Ты прилетела к нам в гости, а наши
птицы -- к тебе.
Птица вскидывала голову к небу, вертела ею, вслушивалась во что-то
такое, чего не слышали ребята.
Шла вторая неделя занятий. Ребята хорошо отдохнули за лето и теперь
охотно сидели за партами.
По вечерам и на уроках физкультуры готовились к традиционным спортивным
соревнованиям. А они подошли незаметно -- со вторым воскресеньем сентября.
Участники соревнований в спортивных костюмах выстроились на школьном
стадионе.
-- Первый забег, на старт!
Колка был в списке третьего забега, и он пока стоял среди зрителей. А в
первом -- Пахтун. Он лучший спринтер среди школьников района.
-- Внимание! -- сказал судья.
Коротко щёлкнул выстрел. Бегунов словно вытолкнуло пружиной, и они
вихрем помчались к финишу.
-- Пахтун! Давай! -- кричали болельщики.
Пахтун бежал свободно, будто играл. В его беге нет напряжения, которое
бывает даже у многих опытных спортсменов.
Колка внимательно следил за Пахтуном. Он знал: Пахтун выиграет забег. Но
не думал, что Пахтун на финише самой короткой дистанции оторвётся от
соперников на целых десять метров! А ведь с ним бежали не слабые ребята.
Вскоре и Колка вышел на старт. Он точно поймал сигнал стартера и
рванулся вперёд на миг раньше, чем его соперники, которые немного засиделись
на старте. Он бежал широко, часто перебирая ногами. И до финиша оставалось
совсем немного, когда увидел над домами большую белую птицу. Птица плавно
взмахивала широкими крыльями и медленно набирала высоту.
Болельщики кричали: «Колка! Колка!» А он видел только улетающую птицу и
не заметил, как сорвал финишную ленту. Он бежал дальше, а лента развевалась
по сторонам, будто лёгкие крылья.
-- Улетела! Улетела, -- сокрушённо повторял Колка.
Теперь уже все, кто был на стадионе, видели, как большая птица
распростёрла крылья, словно хотела обнять землю, и кругами набирала высоту.
Белая, она серебрилась на солнце, с каждым кругом становилась всё меньше и
меньше, а вскоре стала совсем маленькой, с синицу. И тогда быстро и уверенно
полетела в сторону полудня.
Колка понуро поплёлся к ребятам. Даже победа не радовала его.
-- Он бежал, как олень, -- сказала Неля Винокурова.
Колка оглянулся на неё, и ему почему-то стало хорошо-хорошо. Он тут
вспомнил рассказ дедушки Лузгина о птице Счастья и подумал: «Чего
отчаиваться -- ведь Семипёрая птица для того и живёт, чтобы летать по всей
земле и приносить людям счастье. Надо радоваться. На этот раз птица
обязательно залетит туда, где она действительно нужна. А сколько на земле
ещё мест, где она так нужна!..»
-- Вот тебе и «живой уголок»! -- огорчённо сказал Урьюн, когда друзья
возвращались со стадиона.
-- Не хнычь, -- сказал Колка, хотя сам знал, что неладно получилось:
готовили «живой уголок», а самая главная птица улетела.
Ребята пошли к Илье Вениаминовичу. Старого учителя застали во дворе. Он,
нагнувшись, мастерил что-то. Рядом лежали гвозди, молоток, стояли банки с
масляными красками.
-- Улетела Семипёрая, -- жалобно протянул Урьюн.
-- Знаю, знаю, -- чуть улыбаясь, сказал учитель, а в его глазах играли
подзадоривающие огоньки.
«Как же теперь быть?» -- хотелось спросить Колке. И тут он увидел
металлическую дощечку.
-- Смотри, Урьюн! -- радостно воскликнул Колка.
А на металлической дощечке красиво, как может писать только Илья
Вениаминович, было выведено: «ЖИВОЙ УГОЛОК».
На другой день друзья прибили эту дощечку к двери большой комнаты в
школе.

В апреле 2013 года с моим давнишним другом и коллегой по работе Б.Сухининым мы встречались с В.М.Санги- нивхским Вождем в его стойбище на берегу залива Чайво. В.М. Санги рассказал нам о своем недавнем участии в работе 7 Съезда по проблемам малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ в Салехарде, прошедшим 28-29 марта 2013.

Повестка дня:

1. Выборы рабочих органов съезда
2. Отчетный доклад президента Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Харючи С.Н.
3. Отчет Ревизионной Комиссии Ассоциации.
4. Отчет Мандатной Комиссии съезда
5. Избрание почетного Президента Ассоциации (В.М.Санги - Сахалин)
6. Обсуждение современных проблем малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ
- Состояние правового обеспечения жизнедеятельности малочисленных народов РФ
- Вопросы экономического развития и поддержки общин
- Вопросы природопользования, экологии. Взаимодействие коренных народов и промышленных компаний
- Образование и родные языки
- Духовное и культурное наследие
- Молодёжь, здоровый образ Жизни, спорт
- Социальная защита, пенсионное обеспечение и охрана здоровья
7. О стратегии дальнейшего развития движения коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ (Суляндзига П.В.)
8. Об Уставе Ассоциации малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ (Харючи С.Н.)
9. Принятие итоговых документов съезда
10.Выборы руководящих органов Ассоциации: Президента, Координационного Совета, Ревизионной Комиссии, Передседателя Совета Старейшин.
11.Закрытие съезда

Владимир Путин:

«Подчеркну, что при реализации масштабных программ освоения территории России необходимо вести постоянный диалог с представителями национальных общин, других общественных организаций, учитывать их позицию, мнения, интересы».
Приветствие делегатам VII Съезда КМНСС и ДВ РФ, 28 марта 2013 г., Салехард

САНГИ Владимир Михайлович

Владимир Михайлович Санги (р. 1935) - основатель нивхской литературы, создатель нивхского алфавита, автор учебников для нивхских школ, издатель русских классиков в переводе на нивхский язык.

Владимир Михайлович Санги родился 18 марта 1935 г. на Сахалине, в стойбище Нобиль. С девяти лет посещал школу, открытую в Ногликах для нивхских детей, потом учился в русской средней школе. В 1952 г. уехал в Ленинград на подготовительные курсы педагогического института им. Герцена, через три года поступил на первый курс географического факультета этого же института, одновременно учился на спортивном факультете. Здесь В. Санги начал заниматься литературным творчеством: писал стихи и рассказы, часть которых печаталась в журналах «Костер», «Охота и охотничье хозяйство».

После окончания института В. Санги в 1959 г. вернулся на Сахалин, преподавал в нивхской школе, затем был назначен инспектором по делам малых народов Ногликского райисполкома. По роду своей деятельности посещал отдаленные стойбища, встречался с нивхами и ороками, эвенками и нанайцами, записывал нивхские легенды и предания, которые вошли в его первую книгу «Нивхские легенды», изданную в Южно-Сахалинске в 1961 г. «Нивхские легенды» принесли В. Санги всесоюзную известность. «Появился новый нивхский писатель, которому предстоит открыть другим народам душу и сердце своего», - писал Константин Федин.

Следом за первой книгой выходят из печати сборник рассказов «Голубые горы» (1962) и стихи «Соленые брызги» (1962). В 1962 г. В. М. Санги был принят в члены Союза писателей СССР.

В 60-70-е годы появились новые крупные произведения писателя: повести «Изгин» (1969) и «Тынграй» (1970); романы «Ложный гон» (1965), «Женитьба Кевонгов» (1975), «Время добыч» (1977). «Женитьба Кевонгов» - одно из лучших произведений В. Санги, в нем ярко проявилось увлечение писателя историей своего народа, фольклором. На материалах нивхского фольклора, построен сборник «Легенды Ых-мифа» (1967).

Одна из важнейших тем творчества В. Санги - человек и природа, он пишет о мужестве и чести, о месте человека в жизни, о кровной связи его с родной землей.

В 80-е годы в центральных издательствах выходит несколько сборников произведений В. Санги, в том числе «Избранное», включивших лучшие романы и повести, рассказы, сказки и очерки нивхского писателя. В серии «Новинки «Современника» издана эпическая поэма «Человек Ых-мифа» (1986), написанная по мотивам народных сказаний. В. М. Санги работает над историческим романом о судьбах нивхов и русских мореплавателей, исследовавших Сахалин.

Многие произведения В. Санги переведены на языки народов СССР и зарубежных стран.

Являясь председателем комиссии по литературам и фольклору народов Севера и Дальнего Востока, В.М. Санги много времени уделяет составлению и редакции сборников произведений национальных авторов, переводит на нивхский язык русскую и мировую классику.

С 1976 г. проживал в Москве, будучи секретарь правления Союза писателей РСФСР.

В 1996 году писатель возвращается из Москвы на родовые земли в Ногликский район. В 2000 году издан двухтомник избранных произведений, включивший лучшие романы и повести, рассказы, сказки и очерки, получившие широкое признание в нашей стране, рисующие широкую панораму жизни нивхского народа. В течение ряда лет В.Санги избирался секретарем правления Союза писателей России, был первым президентом Общероссийской Ассоциации народов Севера (1990-1994).

Награжден медалью «За доблестный труд» (1970), орденом «Знак Почета» (1977 г.), медалью «За верность Северу» (2009 г.)

29 марта 2013 года на VII Съезде КМНСС и ДВ РФ в Салехарде Владимиру Михайловичу Санги вручен памятный знак «Почетный президент Ассоциации коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации».

Линк на страницу (откроется в новом окне)

Ассоциация подготовила отчет в Совет ООН по правам человека о положении коренных малочисленных народов России

21.11.2012 15:26 RAIPON.INFO

Ассоциация КМНСС и ДВ РФ в сотрудничестве с Международной рабочей группой по делам коренных народов (IWGIA) и Институтом Экологии и Антропологии (INFOE) подготовила Параллельный отчет Универсальному периодическому обзору (УПО) Совета ООН по правам человека.

В отчете рассматривается ситуация, связанная с положением коренных малочисленных народов России, составляющих приблизительно 260,000 человек и проживающих приблизительно на двух третях территории Российской Федерации.

Центральное место в данном отчете посвящено вопросу соблюдения прав коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации за период обзорного цикла и осуществлению рекомендаций, принятых государством. В целом, государство не выполнило своих обещаний, прежде всего - следовать рекомендациям Комитета ООН по ликвидации расовой дискриминации от 2008 г. (CERD/C/RUS/CO/19) относительно коренных народов. В таких ключевых областях, как право на землю, самоопределение, питание, образование, здоровье и работу, ситуация не улучшилась. Некоторые важные политические меры всё же были приняты, включая план реализации Концепции устойчивого развития КМНС на 2009-2011. Однако ключевые моменты не были осуществлены. В частности государство не выполнило рекомендации Специального Докладчика ООН по правам коренных народов “привнести последовательность, логичность и ясность в законы, касающихся прав коренных народов, в особенности права доступа к земле и ресурсам”, то есть ликвидировать юридические пробелы, из-за которых в настоящее время многие юридические гарантии коренных народов оказываются неэффективными.

Параллельный отчет НПО Универсальному периодическому обзору (УПО) Совета ООН по правам человека

Линк на страницу (откроется в новом окне)

----------
<i>Last edit by: aborigen at 28.04.2013 10:05:49</i>

Не вЪехал == ЧТО именно?